«Понимаешь, парень, тут всё дело в обходе флангов», – говорил он мне как-то вечером во время нашего пребывания на юге. «Проще говоря, надо постараться обойти противника, чтобы оказаться за его жопой. И, по причинам, известным только Серафилям, почти всегда враги выбирают правый фланг».
Поэтому, поникший духом, я послушно маршировал вместе с остальными и смотрел, как остальная рота выстраивается слева от нас. Внутренности скрутило ещё сильнее, когда мы построились в три шеренги справа от них, закрыв расстояние между ротой и рекой. Нашему отряду пришлось половину численности разместить посреди высокого тростника и кустов, покрывавших берег. Земля под нашими ногами была мягкой и вскоре от такого количества сапог перемешалась в грязь. Бросив взгляд налево, я увидел, что не просто наш отряд оказался у края роты – сама рота стояла на оконечности боевых порядков всей армии.
Место, которое впоследствии станет известным как Поле Предателей, представляло собой пастбище в три акра длиной, плавно поднимавшееся от реки до гребня невысокого холма. На его вершине я заметил королевское знамя. До него тянулась длинная и, казалось, необычайно тонкая линия людей, выстроенных с разной степенью аккуратности. Тут и там щетинились пики, но в некоторых местах стояли простые керлы с колунами и серпами. Позади строя рысью или шагом ездили на лошадях аристократы и воины в доспехах. Пар от дыхания животных струйками поднимался в холодный утренний воздух.
– Писарь, смотри вперёд! – рявкнула на меня Офила, которая расхаживала перед нашим строем, выкрикивая приказы или взвешенно раздавая тумаки, чтобы выпрямить его. По всей видимости удовлетворившись, она прорычала нам оставаться на месте и пошла к остальным просящим, собравшимся вокруг Эвадины. Капитан сегодня сидела на чёрном боевом коне, который был неистовей серого. Он постоянно мотал головой и рыл землю передними копытами. Эвадину капризы зверя, видимо, не беспокоили – её лицо выражало лишь приветливое одобрение, когда она разговаривала с клинками-просящими.
Сержант Суэйн и ещё несколько просящих вооружились арбалетами, доставленными стремящимся Арнабусом, но только не Офила. Я подумал, не показывает ли это некую немилость, но скорее всего она просто предпочитала свою лохаберскую секиру. Это приспособление выглядело поистине устрашающе: стальной тесак длиною в ярд на пятифутовом древке, похожий на секач, раздувшийся от какой-то болезни. Казалось, в битве таким оружием управляться неудобно, но я видел на тренировке, как Офила размахивает этой секирой, словно та весит не больше тоненькой ивовой веточки. Я решил, что как бы ни пошёл этот день, мне лучше всего находиться где-нибудь неподалёку от неё.
Собрание длилось совсем недолго, пока с вершины холма не донеслись звуки труб. Несмотря на приказы смотреть вперёд, все взгляды устремились на человека, ехавшего на великолепном белом жеребце, за которым вплотную следовала большая свита аристократов в королевских ливреях. Один рыцарь вёз королевское знамя, а трубачи продолжали объявлять о присутствии самого короля на поле.
– Тишина в строю! – крикнула Офила, прекратив поднимающийся гул, вызванный видом человека, которого никто из нас не ожидал когда-либо увидеть вживую. – Равнение на короля! – добавила Офила, занимая позицию перед нами. Я отметил, что она и остальные просящие поспешили к своим отрядам, а вот Эвадина осталась на месте, глядя на королевскую свиту с выражением всего лишь спокойного любопытства. И только после того, как король остановил своего прекрасного коня, а трубы проревели последнюю немного нестройную ноту, наш капитан соизволила спешиться.
Глядя, как она опустилась на одно колено, вся рота последовала её примеру, как и вся остальная армия. За боевыми порядками аристократы и конные воины спешились и тоже встали на колено. Последующая пауза, пока мы ждали королевского слова, показалась мне слишком долгой. Я слышал более чем достаточно проповедей, и потому знал, что тишина перед началом речи может крайне эффективно привлекать внимание. Однако здесь молчание уже дошло до точки, когда нарастающий гул фырканья, ржания нетерпеливых коней и кашля солдат грозил заглушить любую вдохновляющую речь.