– Эти доспехи, – фыркнул сэр Уилхем, отдёргивая руку, – стоят больше, чем вы трое заработали за всю жизнь.
– Хочешь умереть? – спросил я, взявшись за край его горжета, и подтащил к себе. – Слушай, напыщенный, изнеженный еблан! Капитан хочет, чтоб ты жил, и я сделаю всё, что смогу для этого. Но, раз уж я сегодня спас ей жизнь, вряд ли она повесит меня, если у меня не получится. Поэтому делай, что сказано, или брошу твою благородную тушку у ног следующего солдата роты Короны.
Заметив в нескольких шагах трупы двух коней, валявшихся друг на друге, я затащил его за эту кишащую мухами кучу. Его красивое лицо снова осунулось от горя, пока мы снимали его доспехи – наручи, поножи, и множество других частей – и отправляли в мешок, который Тория припасла под обещанную добычу.
– Думаю, капитан разрешит нам оставить их себе? – спросила она. Она подняла мешок, звякнув доспехами, и невесело улыбнулась сэру Уилхему. – Раз уж они так дорого стоят, а нам не досталась наша доля добычи на поле. – Она наклонила голову при виде кучки кордвайнцев, ругавшихся над полуголым трупом павшего рыцаря.
– Толпа животных, поглощённых жадностью, – усмехнулся юный аристократ. – Как и говорил о вас Истинный Король.
– Забавно, – ответила Тория. – Наш капитан говорила о вас примерно то же самое.
Без доспехов сэр Уилхем выглядел как молодой человек стройного и атлетичного телосложения в рубашке и штанах из тонкого хлопка. Ростом он был примерно с меня, только нос ему не ломали, а на теле не было множества отметин суровой жизни. Не сомневаюсь, что в другое время он производил бы впечатление. Но, съёжившийся, измученный от жалости к себе и лишённый атрибутов достатка, он выглядел жалко и человечно. А ещё он по-прежнему выглядел пленником.
– Вот, – сказал я, стаскивая кожаную тунику. – Наденьте. Если кто-нибудь спросит, вы потеряли секач в битве, а мы ищем просящего Делрика, залатать раны.
Мы побрели дальше под ругань Брюера, отгонявшего мух от раненой руки, а Тория вскоре измучилась нести мешок с доспехами и потащила его по грязи. Удача улыбнулась нам, и мы больше не привлекали взглядов, хотя, когда мы добрались до зелёной не вытоптанной земли, кое-что привлекло мой взгляд.
На высоком шесте, который держал воин впечатляющего роста, развевалось знамя с серебряным ястребом герцога Шейвинской Марки. Рядом с ним стоял человек куда менее примечательного вида, зато в намного более хороших доспехах, который читал развёрнутый свиток. Его слова адресовались паре десятков связанных пленников, стоявших на коленях и съёжившихся под опущенными алебардами людей в герцогских ливреях. Большинство из тех, кто встретил свой конец в сумерках этой битвы, стали жертвами безрассудного убийства, а вот герцог Эльбин Блоуссет, по всей видимости, желал вершить такие дела на более формальной основе.
– Ибо государственная измена не оставляет место для пощады, – зачитывал он голосом, который, как я понял, должен был символизировать суровое и непримиримое правосудие. А вместо этого на мой слух он напоминал гнусавый бубнёж равнодушного священника в пустом святилище. – Ни завещание, ни раскаяние, как словесное, так и денежное, не покроет преступление предателя, и его единственное обязательство – принять справедливое наказание без неблаговидных жалоб и трусливых проявлений. Так постановил король Томас Алгатинет сего дня перед лицом мучеников в знак смиреннейшей благодарности за благодать Серафилей.
Он ещё некоторое время говорил, то ли желая продлить страхи пленников, то ли из любви к своему голосу. Впрочем, я почти не слушал, поскольку всем моим вниманием завладела стройная и прекрасно одетая фигура, стоявшая в нескольких шагах справа от знаменосца. Ветерок играл свободно перевязанными волосами цвета лисьего меха, которым был оторочен её плащ. Её лицо казалось бледным и напряжённым – она явно не получала удовольствия от того, что вот-вот случится, но и отводить взгляд не собиралась. Её красота не померкла с годами – более того, я почувствовал, что очарован сильнее прежнего.
– Элвин! – резко сказала Тория, и громкости её голоса хватило, чтобы привлечь внимание женщины в плаще с лисьим мехом. Голова у неё резко повернулась, взгляд мгновенно остановился на мне. От потрясения суровые черты лица смягчились, его оттенок из бледного быстро стал почти белым, глаза расширились, и она непроизвольно отступила назад. И хоть я понимал, что годы были не очень-то добры к моему лицу, Лорайн явно без труда его узнала.
От очередного настойчивого крика Тории я замер и понял, что и сам непроизвольно сделал несколько шагов. А ещё я крепче сжал топор и, хоть сам того не помню, свободной рукой взялся за рукоять ножа.