– А кто же тогда? – спросил я.
– Что-то… другое. То, что она вызвала своим колдовством. – Она уже говорила шёпотом, а в широко раскрытых от страха глазах отражался свет костра. – Не надо было этого делать, Элвин.
– Возможно, – признал я, оглянувшись на тихое теперь укрытие. – Но всё же дело сделано.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
Ведьма в Мешке снова появилась на рассвете – мой затуманенный спросонья взгляд наткнулся на неё, стоявшую в нескольких шагах и окутанную дымом угасающего костра. Сон одолел нас ночью, когда напряжение дня, проведённого за резнёй, взяло верх. Так спать получается лишь от истощения, и я был благодарен за эту пустоту без сновидений, поскольку знал, что в последующие дни или даже годы сон уже не будет таким безмятежным.
Ведьма в Мешке поманила меня бледной рукой. Я поднялся на негнущихся ногах, пошёл за ней и увидел, что Брюер лежит на телеге. Он так и не пришёл в сознание, но его кожа выглядела уже не такой липкой и серой. Он оставался бледным, но на лице проявлялись розовые следы, а широкая грудь поднималась регулярно и спокойно. Глянув на его руку, я увидел, что она перебинтована чистой марлей, скрывавшей рану. И с кожи вокруг исчезли уродливые сиреневые пятна.
– Наверное, – сказал я, сдерживая дрожь в голосе, и посмотрел прямо на Ведьму в Мешке, – лучше не спрашивать, как это сделано.
Она наклонила голову, и мешок смялся, выражая недоумение.
– Его кровь была поражена отравой, – проскрежетала она. – Я её убрала. Теперь его тело излечивается.
Я кивнул, решив, что дальше уточнять ни к чему. Мне хотелось поскорее убраться отсюда, пока слишком много глаз не заметило наше присутствие здесь.
– Сколько он будет спать?
Её мешок смялся ещё сильнее.
– Пока не проснётся.
Я пожал плечами и тихонько усмехнулся.
– Разумеется. Итак, я предполагаю вы хотите получить плату…
– Не бойся меня, – перебила она, и мои слова мгновенно остановились. Не столько из-за того, что она прервала меня, сколько из-за её тона, поскольку жуткий скрежет внезапно исчез. Теперь ведьма говорила хоть и с акцентом, но бегло, из чего становилось ясно, что каждое слово, произнесённое ею ранее, было представлением. Её губы были такими же невредимыми, как и мои, а в голосе слышалась глубокая искренность, окрашенная лёгкой ноткой сожаления.
Что-то в этом голосе, в боли, которую я услышал, сорвало с моих губ честный ответ, прежде чем я смог его придержать:
– Я знал прежде двоих из вашего народа. Один разбойник, который делал амулеты. А другой намного хуже. Очень плохой человек с… пугающей способностью. А ещё он пел песни.
– А разве среди твоего народа нет плохих людей? – спросила она. – И если есть, то считаешь ли ты из-за этого всех злыми?
– Много. – Я жалко и покорно ухмыльнулся. – Но нет, не всех.
– Кем он был? Этот человек зла?
– Цепарь, который собирает пойманных разбойников и увозит их, чтобы продать в рабство. – Я замолчал, снова охваченный желанием сказать больше, чем нужно. Всю жизнь я оттачивал инстинкты выживания, и теперь они не оставляли сомнений, что эта женщина опасна, и всё же я чувствовал себя в её присутствии совершенно спокойно. «Это её заклинание?», думал я. «Я теперь околдован?». И тем не менее, я снова заговорил, и сейчас понимаю, что вовсе не из-за какого-либо неестественного воздействия. Скорее из-за осознания, что, несмотря на закрытое лицо, эта женщина понимала меня так, как никто другой.
– Думаю, я был ему для чего-то нужен, – сказал я. – Продав меня на Рудники, он попытался выкупить меня обратно. Не знаю, почему, но выглядел он как человек, совершивший смертельную ошибку.
Мешок пошевелился – голова в нём кивнула.
– Я знаю этого человека. Ты прав, считая его злым, но таким его сделали. Сердце, искорёженное пороками мира и собственными ошибочными суждениями. А ещё я знаю, почему он хотел тебя выкупить, и тебе повезло, что не выкупил.
– Почему? Что он от меня хотел?
– Убить тебя. Его… способность в твоём народе называют проклятием. Она позволяет ему добывать у вашей знати монеты, но ещё делает его изгоем навеки. И она непостоянна, как и подобает проклятию, призванному, чтобы жертва страдала. Она хитрит, насмехается и ведёт его путями, которых лучше избегать.
– Почему? – я придвинулся к ней ближе, снова вдохнул её аромат и обнаружил, что тот изменился. Если прошлым вечером он отталкивал своей необычностью, то теперь в нём ощущалась пьянящая растительная смесь, навевавшая воспоминания о летнем Шейвинском лесе. – Зачем ему меня убивать?
– Потому что проклятие сообщило цепарю – слишком поздно, по своему обыкновению, – что однажды ты его убьёшь.