Я часто раздумывал, почему в тот момент не смог уступить благоразумию. Обычно я списываю это на странную, почти необъяснимую паутину дружеских отношений, привычки и взаимного доверия, которая привязывает одного солдата к другому. Или всё дело было в том, что мне нравился Уилхем Дорнмал, и мне не хотелось его смерти. Чувства – всегда самый сильный яд.
Но всё же, когда за милей погони пролетела вторая, а потом и третья, зудящее чувство опасности, терзавшее меня с самого попадания в этот лес, переросло в глубокую уверенность неизбежной погибели. Почему бы мне не довериться этому чувству? Разве не страх так долго помогал мне оставаться в живых?
Наконец, когда от вызванной ужасом тошноты у меня скрутило живот, и меня чуть не стошнило, я натянул поводья Карника, заставив его остановиться. Он протестующе пыхтел и топал, по-прежнему желая найти своего друга, но я ему не позволил.
– Заткнись! – рявкнул я, поворачивая его голову на запад, и конь в ответ громко фыркнул. «Семьдесят», решил я. «По меньшей мере, семьдесят, капитан. Огромные светловолосые дикари. И у каждого на мече насажена свежеотрубленная голова…»
Однако в этот самый миг удача решила меня покинуть, поскольку из-за деревьев донеслось эхо громкого крика коня, которому причинили сильную боль. Карнику этого хватило, чтобы забыть все узы повиновения, развернуться и без спросу броситься галопом. Мне оставалось только выдохнуть несколько неприличных ругательств и держаться. Я пригибался под одними ветвями, а другие царапали мне макушку, и несколько раз едва не выпал из седла, когда Карник, почти не замедляясь, огибал крупные деревья. Скачка была настолько тревожной, что я всерьёз обдумывал возможность достать кинжал и вонзить зверю в шею, если он вскоре не остановится.
В клубах сосновых иголок и листьев мы вырвались из леса, и меня немедленно ослепил густой покров чёрного дыма. Я закашлялся и заморгал, а Карник нёс меня через дым, пока ветер не дунул в другую сторону, и внезапно не блеснуло солнце. Слёзы от дыма выветрились из глаз, и мне удалось бросить взгляд на сцену впереди. Дым шёл от кучи полыхающего дерева, тёмный столб поднимался высоко в небо. Куча располагалась там, где каменистая земля заканчивалась краем крутого утёса, за которым виднелась широкая полоса голубого моря.
За огнём я мельком увидел Уилхема, который яростно размахивал мечом посреди не менее шестерых вооружённых нападавших. Все они выглядели одинаково крупными, все в мехах, коже и доспехах. Пара носила железные шлемы, но большинство были простоволосыми, и в драке их косы разлетались во все стороны.
Конь Уилхема лежал на земле, молотя ногами, изо рта лилась алая пена, а из большой раны на боку ручьём текла кровь. А ещё я заметил на земле два тела в шкурах, и это значило, что Уилхем, перед своей неминуемой кончиной, по крайней мере, смог хоть как-то отплатить за невезучего торговца шерстью.
Но важнее было осознание того, что Карник несётся галопом к краю утёса и явно не собирается останавливаться. Когда мы домчались до края, из-за камней перед нами выскочила другая фигура с луком в руках. Он целился в Уилхема, но услышав грохот копыт Карника, мгновенно направил стрелу на нас. Несмотря на всю быстроту, он оказался недостаточно быстр – Карник без промедления сшиб его, лук пустил стрелу в никуда, а вопли его владельца окончились коротким вскриком, сопровождаемым хрустом ломающихся костей.
Заметив, наконец, опасность, Карник попытался встать на дыбы, заскользил по земле и с такой силой врезался в большой валун, что меня выбросило из седла. Я приземлился на бок, к счастью на мягкую землю, а не на камень. А ещё у меня не осталось оружия под рукой, помимо ножа на поясе и арбалетных болтов в сапогах. Не лучший набор для того, кто приземлился посреди яростной схватки. Услышав рядом крик, я сдержал желание вскочить, а вместо этого лежал и стонал, будто от боли, и изображал ранение до тех пор, пока перед полузакрытыми глазами не появилась пара сапог. Тогда я и выхватил нож с пояса.
Мне повезло, что сапоги этого парня были сделаны из мягкой кожи, и лезвие сравнительно легко прорезало их над лодыжками. Их владелец издал крик, в котором смешались вопль и рычание, а я откатился, и его меч вонзился в землю, а не в мою шею. Дальше я действовал исходя из давно укоренившихся навыков и разбойничьей интуиции. Уилхем мастерски владел мечом, зато я с детства убивал людей ножами.