Меня подивило, что он придаёт такое значение клятве низкорождённого разбойника, но яростность его требования означала искреннюю заботу, или, по крайней мере, высокое мнение о моей полезности в скверных обстоятельствах.
– Я всегда был вором, – сказал я. – Часто – лжецом, иногда мошенником и, по нужде или в ярости, убийцей. Но, – я высвободил руку, – я ещё никогда не бросал друга. – Я криво улыбнулся ему, отчего заныли мои синяки. – У меня их мало, понимаешь? Так что это редко требуется.
По прибытию в Фаринсаль нас встретила отвратительная погода. И без того не особо живописный порт съёжился под низкими серо-чёрными тучами, периодически изливавшимися на лабиринт узких улочек. Благодаря спокойным морям и усердной заботе Делрика Эвадина по-прежнему дышала, хотя и неглубоко, и болезненно стонала. Несколько раз за время путешествия она приходила в сознание, но лишь ненадолго. Суэйн, Уилхем и я по очереди сидели с ней, когда Делрику приходилось поспать, и мне не повезло стать свидетелем её первого пробуждения.
Я ожидал выражения озадаченности или боли на её лице, если она вообще когда-нибудь проснётся, но вместо этого на меня с негодованием мрачно смотрела разъярённая душа.
– Я… – выдохнула она, стиснув зубы и сжимая руки в кулаки. – Я… приказала… уплывать!
И хотя прежде она много раз меня приводила в замешательство, тогда я впервые её по-настоящему испугался. Смертельно раненная и слабая, едва способная сделать вдох, но всё же глубина возмущения и гнева в её взгляде вызывала почти такой же страх, как некогда вызывал во мне Декин. Её немигающие глаза, каким-то образом ставшие чёрными, как позже и будут утверждать легенды, обвиняюще уставились на меня. Чувство, что меня второй раз считают предателем, после того, как я спас ей жизнь, вызвало достаточно гнева, чтобы прогнать страх.
– Мы не могли, – ответил я ей, и мой голос прозвучал грубее, чем обычно говорят, обращаясь к умирающей женщине. – Если ваши видения столько вам рассказывают, то, наверное, и это они должны были показать.
Тогда её глаза затуманились, в них было немного раскаяния, но в основном лишь усталое сожаление.
– Они показали мне… – пробормотала она, и её голова упала на подушку, поскольку на неё снова стало наваливаться забытье, – …что случится… если вы не дадите… мне… умереть.
На конце длинной пристани, господствовавшей в гавани Фаринсаля, нас встречала несколько ошеломлённая делегация местных чиновников. Единственным достойным внимания оказался лорд обмена. По статусу он де-факто являлся начальником этого города, поскольку его назначала Корона, а значит он подчинялся королю, а не герцогу Эльбину. На самом же деле он был всего лишь возвеличенным сборщиком налогов, но в оживлённых портах такие люди могу взлететь высоко, если не будут завышать свою долю, и следить за тем, чтобы король получал положенное.
Суэйн поручил Уилхему заняться необходимыми формальностями, считая, что голос аристократа тут подойдёт лучше. Лорд обмена – мужчина преклонных лет, но непреклонных дарований – отреагировал на вести о захвате Ольверсаля с неприкрытым потрясением. Его интерес к нашему раненому капитану оказался куда менее значительным, но всё же он взялся собрать самых способных местных лекарей. Эвадину надлежащим образом перенесли в его дом, а роте Ковенанта дозволили разместиться в пустующих ныне портовых сараях, которые обычно отдавали торговцам шерстью.
– Гонцы к королю и герцогу будут отправлены незамедлительно, – зловеще сообщил лорд обмена Уилхему. – Знайте же, юный сэр, я ожидаю, что делегация Короны прибудет, как только сможет. И когда они прибудут, приготовьтесь со своими товарищами предоставить полный и неприкрашенный отчёт об этом бедствии.
Тот факт, что он не упомянул об Эвадине в части подготовки отчёта, многое говорило о том, как он оценивал её шансы. А у Уилхема это вызвало неблагоразумную вспышку гнева:
– Рота отвечает только перед капитаном, милорд, – ответил он, выговаривая слова с такой точной лаконичностью, какую любой аристократ воспринял бы за оскорбление. – А она отвечает лишь перед мучениками и Серафилями.
Я увидел узнавание в глазах ощетинившегося старого сборщика налогов. Он знал историю Уилхема, и, несомненно, собирался высказать упрёки и оскорбления, которые подняли бы это противостояние до совершенно ненужных высот. Я встал между ними, низко поклонился и заговорил как можно подобострастнее:
– Милорд, среди нас есть много обездоленных людей. Небогатые, но верные души, которые оставили свой древний дом в поисках королевской милости. От их имени прошу крова и провизии.