Я увидел, что перо просящего замерло. Его лицо было строгим и сосредоточенным, по контрасту с окружавшими его зеваками. А когда Эвадина ответила на свой вопрос, я ничуть не удивился, что лицо священника потемнело ещё на пару тонов.
– Я долго об этом думала, друзья мои. – Примечательно, как голос Эвадины стал ещё громче, волны напряжения накатывали на публику, и становилось ясно, что вот-вот будет сказано нечто очень важное. – Но, как и всегда, только с помощью самих Серафилей я узнала ответ: вы потерпели крах. Вас предали. Вас лишали правды и лгали вам. Эта… неуверенность, эти сомнения, которые привели вас к моим дверям – не ваша вина. А моя. И их. – Она вскинула руку, указывая прямо на шпиль Святилища мученика Айландера. – Это наше общее преступление, всех тех, кто присоединился к Ковенанту, ибо сейчас я вижу, что он испорчен и не выступает больше от лица мучеников.
Забавно, хоть и страшно, было видеть, как перо просящего поставило уродливую кляксу на пергаменте. Теперь уже он разинул рот вместе с остальными, но это был взгляд потрясённого и перепуганного человека. Эвадина Курлайн, Воскресшая мученица, только что произнесла ересь в присутствии тысяч человек, и теперь ей конец.
– Друзья, часто ли вы испытывали голод? – спросила она, и в её голосе послышался нарастающий гнев. – И, чувствуя голод, слушая плач ваших детей из-за пустых животов, видели ли вы голодных просящих? Как часто вы смотрели, что ваших юношей уводят на войну, не имеющую к ним отношения, и слышали, что просящие благословляют грядущую резню? Как часто вы отсчитывали монеты на десятину в обмен на пустые обещания удачи или излечения?
Она умолкла на краткий миг, дав закипеть страстям толпы, а потом провозгласила таким голосом, который, казалось, разнёсся по всему порту:
– ГОВОРЮ ВАМ, ЭТО НЕПРАВИЛЬНО!
Толпа зарычала и радостно завопила. В небо вздымались кулаки, а нестройные выкрики вскоре соединились в скандирование:
– Мученица говорит! Мученица говорит!
Крики продолжались, а я смотрел, как потрясение просящего сменилось сперва гневом, а потом страхом, когда соседи заметили его рясу. За насмешками и плевками последовали тычки и толчки, а потом невезучий священник оказался на коленях, а его перо и пергамент втоптали в грязь. Я знал, что его, по меньшей мере, отпинают, а может и ножом пырнут, если гнев толпы будет нарастать и дальше. Признаюсь, я обдумывал возможность быстренько сбегать в давку и спасти его, но решил, что самому лезть в сердце бушующей толпы не очень-то разумно. Поэтому я стоял и только сочувственно морщился, когда крупный рыбак пнул сапогом в бок просящего, что стало естественным сигналом, по которому к избиению присоединились все разъярённые мужики. Первая публичная проповедь Воскресшей мученицы легко могла увенчаться смертью просящего, если бы Эвадина не заметила суматохи.
– ПРЕКРАТИТЕ!
Казалось, её голос мгновенно возвёл невидимую стену льда вокруг стоявшего на коленях залитого кровью несчастного – так быстро толпа прекратила избиение.
Опустилась тишина, и только просящий, свернувшись на земле, содрогался от боли, кашлял и жалобно всхлипывал. Я видел, как Суэйн посмотрел на капитана и, дождавшись кивка в ответ, быстро организовал троих солдат унести павшего священника.
– Доставьте его просящему Делрику, – рявкнул он, пока те несли его к дому, и Эвадина снова заговорила.
– Я пришла восстановить сломанное, – сказала она собравшимся, которые снова стали не толпой, а паствой. – Не уничтожать. Этим землям уже хватило войн. Судите своих соседей, как судите себя, и знайте, что все мы виновны. Этот грех в равной мере разделён между нами, от самого высокого лорда до самого низкого керла. Мы слишком долго избегали примера мучеников. Там, где они жертвовали, мы жадничали. Где они говорили суровую правду, мы укрывались в удобную ложь. Но хватит!
По толкучке прошла очередная волна, на этот раз вызванная контролируемой яростью, которую они услышали в голосе мученицы Эвадины. Когда я снова поднял глаза на неё, то увидел, что её глаза закрыты, и на лицо возвращается подобие спокойствия. Глубоко вздохнув, она открыла глаза и заговорила тоном самой искренней мольбы.