– Нахуй мне сдалась её благосклонность! – бросил я.
В глазах Уилхема так и не появилось страха, когда клинок прижался к его коже.
– И всё же она её оказывает, – спокойно заметил он. – Ты видишь её насквозь, а вот она тебя – нет. Уже нет. Она не видит человека, который собирается сбежать.
Он опустил глаза, и я, проследив за его взглядом, увидел его кинжал над щелью между двумя пластинами, прикрывавшими мою талию. Уилхем держал его там довольно долго, а потом тяжело вздохнул, и мне захотелось, чтобы он успокоился.
Я убрал кинжал от его шеи, мы откатились друг от друга, и, тяжело дыша, лежали на спинах, глядя в небо и чувствуя, как пот холодит кожу.
– Что с ним случилось? – Спросил я, когда моё сердце успокоилось. – С Алдриком.
Уилхем закрыл глаза рукой от солнца и ответил после долгого молчания:
– Он упал и сломал шею. Мы сопровождали Истинного Короля через Альтьенские холмы, где набирали в кланах людей, готовых примкнуть к его делу. Большинство кланов хорошо нас принимали, поскольку у них полно обид на династию Алгатинетов, которые давным-давно их приструнили. Но не все. Между собой кланы любят воевать сильнее, чем с Короной, и союз с одним приносит вражду с другим.
Они стремительно набросились на нас, сотни человек бежали по склонам долины реки, и так громко кричали, что конь Алдрика встал на дыбы. Это был молодой жеребец, не натренированный для войны, и вскочил он так неожиданно и яростно, что Алдрика выбило из седла прежде, чем появилась бы возможность успокоить коня. Несмотря на крики людей и лязг клинков, я слышал, как сломалась шея Алдрика. Слышал, и знал, что он умер. Я сидел и смотрел на его изломанное тело, а вокруг меня кипела схватка. Я знал, что смерть придёт и за мной, и ждал её. А вот Истинный Король – нет. Он пробился ко мне и срубил голову горцу, который собирался ткнуть копьём мне в лицо.
Это Алдрик всегда страстно хотел примкнуть к его великому походу, а не я. Но после того дня мне показалось, что я в долгу перед Истинным Королём, и я остался. К тому же я хотел, чтобы меня убили при первой возможности. Даже это умудрился провалить, благодаря отцу Эвадины. Эх, если бы Алдрик был на Поле Предателей…
Он жалобно вздохнул, а потом застонал, усаживаясь.
– Что ж, я почти уверен, что в этом случае ты сейчас называл бы меня «лорд-камергер Уилхем Дорнмал», и я бы занимал высокое положение при дворе короля Магниса Первого.
– Нет, – сказал я, отряхиваясь. – Я был бы мёртв. Как и все в этой роте, включая и её.
С этой очевидной истиной он спорить не стал.
– Я с тобой не пойду, – сказал он, поднимаясь на ноги. – На тот случай, если ты собирался спросить.
– Не собирался.
Уилхем рассмеялся и наклонился, протягивая руку.
– А у тебя уже лучше получается, – сказал он, поднимая меня. – Намного лучше на самом деле. Куда бы ты ни собрался, тебе лучше бы найти другого учителя, желательно такого, который знает толк в лошадях. Верхом ты по-прежнему ездишь как толстожопый увалень на осле.
– Ты ей расскажешь? – спросил я, когда он собрался уходить. – Что я уезжаю.
– Уже рассказал. Она рассмеялась мне в лицо. Судя по всему, то, что ты её бросаешь, противоречит её виде́нию, а значит, этого просто не случится. – Уилхем Дорнмал низко мне поклонился, и это первый раз на моей памяти, когда по отношению ко мне так поступил аристократ. – Прощай, Элвин Писарь. Когда будешь обо мне писать, а я не сомневаюсь, что будешь, сделай меня… – он выпрямился и задумчиво нахмурился, – … красивым. Человек, которого может полюбить бог. Думаю, такое должно мне понравиться.
– Она говорит, что ты научишь меня буквам и цифрам, – сообщила мне Эйн, остановившись на лестнице из покоев Эвадины. – Говорит, ты будешь слишком занят, чтобы вести ротные журналы, так что теперь это моя задача.
– Занят чем? – спросил я, проходя мимо неё.
– Ну, войной и всем таким, наверное. Она говорит, что впереди трудные времена, и мне надо к ним подготовиться. – На её гладком лбу появилась морщинка. – Мне не нравится, когда она так говорит.
– Мне тоже не нравится, Эйн, – добавил я, а она отвернулась, чтобы вприпрыжку спускаться дальше. Глядя на её открытое бесхитростное лицо, я понял, что мне нечего сказать, во всяком случае такого, что она сочла бы значимым. Из всех душ, по которым я буду скучать, эта вызывала самое сильное чувство вины. Какой бы опасной Эйн ни была, она оставалась по-своему хрупкой, как те щенята и котята, которыми она так восторгалась.