Когда я забирал два мешка разнообразных овощей и небольшую порцию мяса, происхождением которого лучше было не интересоваться, мне пришлось потратить какое-то время на проверку записей сержанта о прибывших и умерших. По давнему соглашению с Сильдой он готовил черновик еженедельного отчёта и отдавал на проверку правописания и явных ошибок. После исправления данные переписывали в официальные записи и представляли лорду Элдурму на утверждение.
– Умер от болей в животе, – зачитал я вслух, взглянув на запись о последней смерти. Огромный жестокий контрабандист с Кордвайнского побережья прибыл в начале месяца со стремлением стать королём Рудников. Человек с дурными манерами и полным неприятием учения Ковенанта не вызвал симпатии у Сильды. И путём запугивания других каторжников завоевать друзей ему также не удалось. Его труп с несколькими крупными дырами в животе нашли возле верхней шахты, и специфические раны указывали на многочисленные удары острого конца кирки. Я вспомнил, как большую часть прошлой ночи койка Брюера пустовала, и мне показалось, что Сильде об этом лучше не рассказывать.
– Он точно умер от боли, какова бы ни была её причина, – сказал сержант Лебас, многозначительно глядя на меня. – От насильственной смерти его светлость переполошится. А нам этого не нужно, так ведь, Писарь?
Лебас был тем самым сержантом, который отказался продавать меня обратно цепарю четыре года назад, и с лёгким удивлением я вдруг понял, что уже вырос на дюйм выше него. По массе я с ним сравниться не мог, но мысль о том, что смотрю теперь на него сверху вниз, вызвала на моих губах лёгкую улыбку.
– Конечно не нужно, – согласился я, улыбнувшись теперь подобострастно. А ещё я немного согнулся, внимательнее вглядываясь в записи черновика. Люди вроде этого не любят, когда подчинённые хоть в чём-то их превосходят. На переписывание всей информации в официальные книги уходили не часы, а минуты, и если правописание сержанта я усердно исправлял, то в числа никаких изменений не вносил. Сильда ясно дала понять, что любые нестыковки меня точно не касаются, и трата монет его светлости – личное дело сержанта.
– Вот и хорошо, – сказал Лебас, довольно кивая. – Держи. – Он бросил мне яблоко – редкий предмет в мешках с едой – а следом ещё одно. – Одно тебе, другое восходящей. – Он снова предупредительно глянул на меня: – И смотри у меня, передай.
– Передам.
Прежде чем идти через ворота, я спрятал оба яблока. Вид таких богатств наверняка вызвал бы голодный гнев среди узников на верхних ярусах шахты. Их все называли Изгоями – тех, кто из-за недостатка набожности и плохих манер не подходил в паству Сильды, и кого не брали в другие группы на средних ярусах. Близость к воротам обеспечивала короткое путешествие с тяжёлыми мешками, но ещё им для работы доставались самые скудные жилы. Чтобы выкопать требуемый объём руды из верхних шахт, нужно было потрудиться вдвое больше, чем в нижних, а значит, пайки Изгоям часто урезали за невыполнение норм. И с момента повышения до статуса писаря прогулка мимо их обиженных лиц стала весьма неприятным ежедневным делом.
– Итак, Элвин, – сказала мне позднее Сильда, когда паства собралась на вечернюю трапезу, – какие новости снаружи?
Вечера с паствой состояли из трапезы, за которой следовали два часа тяжёлого труда в туннеле. Мне, как и большинству из нас, не терпелось провести больше времени на пути к побегу, но Сильда настаивала, чтобы мы сохраняли достаточно сил на поддержание потока руды. Пока паства оставалась самой производительной группой на Рудниках, это, вкупе с писарскими обязанностями, нынче возложенными на меня, обеспечивали хорошее отношение сэра Элдурма и лучшие пайки. Мешки, которые я принёс по спуску, поровну распределили между другими прихожанами, что помогало поддерживать наши совместные усилия, но также гарантировало, что мой сравнительно привилегированный статус не породит каких-либо обид.
– Самозванец всё ещё на коне, – сказал я, вспоминая те крупицы информации, которые мне удалось собрать из сплетен охранников и корреспонденции, валявшейся на столе сэра Элдурма. – Говорят, он на границе между Кордвайном и Фьордгельдом. У него то ли десять тысяч человек, то ли три, смотря кого слушать. Ходят слухи, король собирается объявить очередной сбор, чтобы покончить с ним раз и навсегда.