Перед глазами Анри встала картина разбегающейся в полном беспорядке демонстрации… Не окажись там Поль… Надо ли добавить, что теперь-то он смотрит на это иными глазами? Возможно, но прежде надо выяснить, как Поль отнесся к его исповеди… Не свысока ли?
— Ты осторожнее переворачивай, можешь раскрошить всю рыбу. — Поль подходит к Анри и глядит на сковороду… — Ты прав, надо бороться против таких чувств. Только не придавай всему этому особого значения. Мы все наверняка еще не избавились от подобных пережитков…
Все это Поль проговорил как бы между прочим, основное сейчас — не пережарить рыбу.
— Я тебе скажу про себя. На днях…
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Волнения в доме
— Она хотела вернуться. Ребенка нельзя принуждать. Это никогда до добра не доводит.
Люсьен и Жоржетта не из тех супругов, которые ежеминутно противоречат друг другу. Это на них не похоже.
— Возможно, ты и права, но почему же «никогда»… Откуда известно, что это никогда до добра не доводит?
— Так говорят, — оправдывается Жоржетта.
— Скорее всего — выдумки, как и многое другое, о чем болтают. Посмотри-ка лучше на себя…
— А что?
— Что ты сейчас сделала?
Как это можно: посмотреть на себя? Жоржетта в недоумении пыталась понять, какую же она допустила оплошность, сама того не заметив? Левой рукой она держала круглую буханку, прижав коркой к животу. В правой у нее был большой хлебный нож, похожий на серп, — весь уже сточился… Ах, вот оно что!.. Жоржетта рассмеялась. Прежде, чем начать резать, она снова перекрестила хлеб ножом.
— Глупости говоришь. Просто я хотела его поточить. А если даже это и так, какое это имеет отношение к Жинетте?
— А вот какое: ты настаивала на ее возвращении. Нехорошо, говорила, когда ребенок живет вне дома, так далеко, это не полагается… Словом, все в таком же роде. То полагается, а это не полагается…
— Помолчал бы… А ты не мечтал о ее возвращении? Как ты еще осмеливаешься спорить! Ты же разговариваешь во сне… Ночью-то я слышу, что у тебя на душе. Нечего все валить на меня!
— Да, но я-то себя умею сдерживать! По-твоему, ей было плохо там, в Париже?
Пока они дома вдвоем, Жоржетта и Люсьен могут наконец обо всем поговорить за завтраком. Трое малышей пошли поиграть к детям одной знакомой из поселка Бийу; сейчас ведь каникулы — к счастью, они скоро кончатся. Знакомая пришла сказать, что дети так хорошо играют вместе, а у нее как раз есть чем их накормить, и она оставляет их у себя. Пришла специально. Правда, поселок Бийу в двух шагах отсюда, но сегодня холодно. Младший мальчик спит, как всегда. И опять он почти ничего не ел. А покормишь насильно — его тут же рвет.
— Во всяком случае, теперь ничего не изменишь. А раньше ты молчал.
— Раньше не было парохода.
— Так я ведь тоже говорила об этом, когда он еще не прибыл.
Это правда. Вот так и убеждаешься, насколько несправедливы твои нападки. Ведь и Люсьен радовался возвращению Жинетты и даже мечтал о встрече Нового года всей семьей.
— Если бы не пароход, она могла бы вернуться. А при теперешнем положении лучше бы она пробыла там еще какое-то время. Что ты хочешь? Нечего закрывать глаза. Пока не разгрузят пароход, да и некоторое время спустя у нас не будет никакой работы — мера репрессии. Всегда так бывало. Нам скажут: пароходы не заходят в ваш порт по вашей же вине. Песня известная. И ко всему еще эта история с лишением карточек… Не будет у нас докерской карточки — придется еще потуже затянуть пояс.
— Может быть, у тебя и не отнимут…
— А я не собираюсь вести себя иначе, чем все.
— Я не то хотела сказать…
В Жоржетте еще сохранились всякие предрассудки. Ей казалось, что эти ее слова могут отвратить беду. Да и вообще ей трудно себе представить, что люди способны на подобную низость, ведь они все же люди! А Люсьен, со своей стороны, хотел избежать другой опасности: между ним и женой не должно даже вопроса возникать о его поведении по отношению к американскому пароходу. Здесь нет никакого вопроса и не может быть! Все твердо решено, вот и все! Жоржетта, может быть, и не собиралась поднимать этот вопрос, даже наверняка не собиралась, но Люсьен при первом же намеке насторожился.
— В общем снова наступили черные денечки, что и говорить, — грустно заметил Люсьен. — Плохо все получилось — отправили девочку, а теперь, когда стало еще хуже, выписали ее обратно.
— Что сделано, то сделано, ничего не попишешь. Да и, в конце концов… Что тебе дороже, дочь или пароход?
Избитое выражение, избитый вопрос, ими усеяна вся жизнь… Они никогда точно не выражают твою мысль. В данном случае Жоржетта хотела сказать: ничто не должно нам помешать взять к себе дочку, раз мы этого хотим.