«Пальто» повернули налево, в глубь музея.
Малоун и Сэм осторожно заглянули в дверной проем. Следующий зал, озаренный через потолок естественным светом, высился на два этажа: стены из грубо вытесанных камней поднимались на сорок футов. Видимо, тоже перекрытый дворик между зданиями. Здесь стояли изделия из слоновой кости, фрагменты капителей и скульптуры.
Фоддрелл как сквозь землю провалился. «Пальто» устремились по каменной лестнице наверх в очередной выставочный зал.
И тут безмолвие разорвал пронзительный вопль:
— Эти двое меня преследуют!
Малоун запрокинул голову.
У балюстрады на верхнем этаже соседнего здания стояла коротко стриженная шатенка, возрастом чуть за тридцать, в голубой униформе сотрудников музея.
— Они гонятся за мной! — снова крикнула она, указывая на «пальто». — Они меня убьют!
ГЛАВА 27
Долина Луары
Ларок повела гостя в глубь замка. Под каменными опорами фундамента тихо струился Шер. Накануне приезда Торвальдсен изучил историю поместья. Архитектурный стиль, в котором был выстроен замок, зародился в начале XVI века, во времена Франциска I, эпоху галантности и изысканного вкуса. Дизайн разрабатывала женщина, что чувствовалось в каждой мелочи. Никаких попыток утвердить свое превосходство грандиозным размером или мощной оградой с контрфорсами — неподражаемое изящество постройки наводило лишь на мысль о состоятельности владельцев.
— Замок принадлежит моей семье триста лет, — сказала Элиза. — Основное здание, где мы сидели, и мост через реку построил один хозяин. А галерею над мостом уже другой.
Ларок двинулась дальше.
Датчанин медленно оглядел зал, пронизанный косыми потоками солнечных лучей. Метров шестьдесят, а то и больше, в длину. На полу — выложенная в шахматном порядке черно-белая плитка. Под потолком тяжелые дубовые балки. Длинные симметричные ряды окон по обеим сторонам.
— Во время войны поместье заняли немцы, — продолжала хозяйка. — Причем южная дверь относилась к свободной зоне, а северная — к оккупированной. Представляете, сколько проблем это создавало?
— Ненавижу немцев, — откровенно сказал Торвальдсен.
Элиза окинула его оценивающим взглядом.
— Они уничтожили мою семью, мою страну и пытались уничтожить мою религию, — пояснил датчанин. — Никогда им этого не прощу.
Пусть знает, что он еврей. Согласно наведенным справкам, Ларок евреев недолюбливала. Просто, без причины, врожденная неприязнь. Такое часто встречается. Кроме того, проверка выявила еще один пунктик Элизы…
Надежды Торвальдсена на то, что хозяйка покажет ему весь замок, оправдались. Впереди, рядом с увенчанными фронтоном дверями, висел портрет, подсвеченный двумя крошечными галогенными лампами.
Все верно…
Датчанин пристально рассматривал нарисованное лицо. Уродливый длинный нос. Глубоко посаженные косые глазки, хитро глядящие в сторону. Мощная челюсть. Выпирающий подбородок. Почти лысую голову венчала коническая шляпа, что придавало изображенному мужчине сходство не то с Папой, не то с кардиналом. Впрочем, он носил более высокий титул.
— Людовик Одиннадцатый, — указывая на портрет, сказал Торвальдсен.
Ларок его замечание удивило, и она резко остановилась.
— Вы почитатель?
— Народ его любил, феодалы ненавидели, враги боялись, Европа уважала. Истинный король. Так о нем говорили.
— Подлинник это или нет, неизвестно. Но качество необычное, правда?
По мнению Торвальдсена, ажиотаж вокруг Людовика XI, правившего с 1461 по 1483 год, отдавал театральщиной. Король сам раздул легенду о своем величии, хотя на самом деле славился беспринципностью, подозрительностью и жестокостью. Он участвовал в восстании против отца и грубо обращался с женой. Мечтая восстановить Францию после разрушительной Столетней войны, он без устали строил планы, плел интриги и занимался подкупом.
Зато ему удалось вернуть короне потерянные земли, чем он и обеспечил себе почетное место во французской истории.
— Людовик одним из первых понял силу денег, — проговорил датчанин. — Он не сражался с врагами, он их покупал.
— Да вы знаток! — с уважительным восхищением заметила Элиза. — Это правда. Именно Людовик догадался использовать торговлю как политический рычаг. Он же заложил основы современного национального государства, где экономика становится важнее армии.