— Не хотелось бы мне оказаться на месте вашей любовницы, — заметила я, возвращая ей книгу.
— Женщины меня не интересуют, — заверила Габриэль. — Мир женщин прекрасен, но скучен. Они подчиняются лишь инстинкту. Поэтому мужчина может передать женщине семя со словами, что любит ее, — и она его понимает, поскольку в этот момент оба они движимы инстинктом. Однако передать этим прелестным идиоткам хотя бы зародыш мысли практически невозможно. Мозг женщины никак не связан с ее эрогенными зонами.
Следовало как-то прореагировать, но когда так устаешь, то перестаешь быть мужчиной или женщиной, ты уже просто измученный человек. Впрочем, даже если в моем мозгу и произошли бы весьма замедленные мыслительные реакции и если бы они и проявились слюноотделением возмущения, это не имело бы никакого смысла: Габриэль как раз сменила тему разговора.
— Что за девушка разговаривает с Жаном?
К Жану — уж явно не к нам — подсела Шарлотта, одна из его подружек. Мы познакомились на какой-то вечеринке, но вряд ли она меня запомнила, поскольку была пьяна в стельку.
— Эта исхудавшая блондинка с черными кругами под глазами — одна из двух официальных любовниц Жана, — прошептала я Габриэли.
— Она не худая, я бы скорее сказала — эфемерная и хищная, — оценила та Шарлотту.
— Хищная, как пулярка. Истерия самки и вульгарный невроз, — выдала я краткий психологический портрет Шарлотты.
— Чем она занимается? — продолжала допрос Габриэль.
— Занимается? Это не в ее стиле. Шарлотта возбуждает, возбуждает своим беспомощным творчеством, второсортной эзотерикой — она, видите ли, пишет книгу о таро. Во Францию вернулась перед выпускными школьными экзаменами, отец француз, мать полька.
Шарлотта перестала нашептывать Жану на ухо сладкие глупости. Поглаживая его ладонь, она обернулась к нам.
— Что у тебя с Жаном? — деловито спросила она меня.
Я хотела ответить: «Сто франков в неделю», — но тут вдруг Шарлотта усмотрела несуществующие узы между мной и Габриэлью.
— Слушай, — почти зашипела она от сдерживаемой ярости, — в нашей компании есть одно правило: никаких лесбиянок или педиков. Жан спит с Вероник, но ее приятель не гомосексуалист. Мой муж тоже, да и бой-френд его любовницы, насколько мне известно, мальчиками не интересуется. Ты поняла? — Шарлотта тряхнула головой в мою сторону, так что искусно «растрепанная» прическа скрыла лицо. — СПИД — не очень-то приятная болезнь, ясно?
— Успокойся, мы вместе учим польский, — успокаивал ее Жан. — Не сжимай так судорожно кулаки, ты блокируешь энергию. Расслабься, положись на интуицию, она мудрее разума.
— Еще одно слово об интуиции и энергии, и я врежу тебе по лбу бутылкой. — Шарлотта, похоже, не шутила, так что Жан напрасно старался со своими энергетическими волнами. Он смотрел на нее, полностью, казалось, сконцентрированный в бесконечных точках своих зрачков.
— С меня хватит, ясно? Вам ясно? — Шарлотта решила поделиться своими откровениями с нами обеими. — Вчера у меня был день рождения, я решила отпраздновать его с Мишелем, моим приятелем по тем временам, когда мы вместе хипповали. Мы прекрасно понимаем друг друга, настроены на одну волну. Поужинали в китайском ресторане, пошли к нему — жена уехала куда-то в провинцию. Легли в украшенной пентаграммами и сатанинскими печатями спальне. Мишель увлекается эзотерическими знаниями и черной магией, иначе говоря, светом Об, дополняющим мои изыскания в Ор. Мы проболтали полночи, ощущая, как постепенно сливаемся в единое целое. И совсем уже было слились, когда ему вдруг вспомнилась супруга. В постели стало тесно. Сначала любимая жена, потом дети, которых пока нет, но которых может родить Мишелю только жена — женщина его жизни. К рассвету дело, пожалуй, дошло бы до внуков и правнуков. Мишель счел, что отвратительно себя чувствует, и он предложил мне то, чем могут одарить друг друга лишь идентичные создания. Жена ему не идентична, их объединяет принцип coegsistentia oppositorum.[7] Мишель хотел передать непосредственно из своего ануса в мой лишенную энергетики, переваренную материю. Я должна была вобрать ее в себя, словно свечку, принять последнюю частицу энергии и удалить ее после растворения, добившись эффекта, подобного Черной фазе алхимического процесса. Однако ничего не вышло — ни из идеи, ни из Мишеля. Уже засыпая, я почувствовала, что он начинает совокупляться — не со мной, а с моим анусом. Естественно, я не могла на это пойти, ведь содомия — грех.
При слове «грех» Габриэль оживилась. Старческой ладонью она ободряюще похлопала рыдающую Шарлотту по гибкой спине: