Аркадия не верил, что Приблуда его убьет. Никакого сомнения, что Приблуда с радостью вызвался на это дело. Он день за днем готовился к этому, но Аркадий не верил, что такое произойдет. Когда на следующее утро следователи и Приблуда спешно поехали на взлетную дорожку, Аркадий отправился туда пешком. Он подошел как раз вовремя. Приблуда, стоя на дорожке, яростно спорил с сидящими в самолете следователями. Самолет улетел без него, и он вернулся в машину. Когда водитель предложил Аркадию подвезти его, он ответил, что в такой прекрасный день предпочитает пройтись пешком.
Окружающие окрестности были совершенно гладкими, только кое-где встречались неровности. Под утренним солнцем падающая от Аркадия тень была длиною метров тридцать, а тени редких деревьев протянулись более чем на сотню метров. Изредка встречались валуны и островки ягодников. В пестром разноцветье трав скакали ярко-зеленые кузнечики. Лежа в траве, Аркадий знал, что со смотровой площадки на верху главного дома за ним наблюдают в полевой бинокль. Он и не помышлял о том, чтобы бежать.
Аркадий и Приблуда ели за единственным накрытым столом. Остальная мебель в столовой была зачехлена. Майора раздражала грязная одежда, он ослабил ремень кобуры и выдернул рубаху. Аркадий с интересом наблюдал за ним. Человек, которого вот-вот должны убить, всегда с большим интересом рассматривает своего убийцу, а поскольку выстрел откладывался на неопределенное время, у Аркадия была возможность близко изучить своего потенциального палача.
– Как вы собираетесь меня убивать? Сзади, в упор? В сердце или в голову?
– В рот, – сказал Приблуда.
– Во дворе? Или в доме? Лучше в ванной – проще вымыть.
Майор со злостью налил в стакан лимонаду. В этом доме водка была запрещена. Аркадий единственный от этого не страдал. После целого дня игры в волейбол охранники по вечерам перед сном еще играли в настольный теннис.
– Гражданин Ренко, вы больше не старший следователь, у вас нет никакого чина и звания, так что я могу просто сказать, чтобы вы заткнулись.
– Можно и по-другому, майор. Теперь, когда я ничто, мне нет нужды вас слушать.
Почти то же самое говорила ему Ирина, подумал он. Как легко меняются представления.
– Скажите, майор, – спросил он, – вас кто-нибудь пытался убить?
– Только вы, – Приблуда оттолкнул стул и ушел, не закончив есть.
С расстройства Приблуда стал работать на огороде. В нижней рубашке, подвернутых и подвязанных под коленями носовыми платками штанах он яростно дергал сорняки.
– Уже поздно сажать что-нибудь, кроме редиски, но, может быть, что и получится.
– Какая норма? – спросил с крыльца Аркадий. Он украдкой поглядывал на небо: не возвращается ли самолет из Москвы?
– Это удовольствие, а не работа, – пробурчал майор. – И я не дам разорить его. Понюхайте-ка, – он взял горсть торфянистой земли и поднес к своему лицу, напоминающему свиное рыло. – Земля нигде на свете не пахнет одинаково.
В небе было, пусто, и Аркадий снова обратил взгляд на Приблуду с пригоршней грязи. Этот жест заставил вспомнить, как Приблуда копался в трупах в Парке Горького. В памяти всплыла расправа майора на Клязьме. Однако сейчас они беседовали на деревенском огороде, Аркадий располосован от ребер до низа живота, а Приблуда перед ним на коленях.
– Денежки Ямского нашли. Они-то и есть всему помеха, – сказал Приблуда. – Всю дачу разобрали по досточке, перекопали весь участок. Потом, слыхал, нашли под каким-то сараем, где он держал дохлых уток и гусей. Там было целое состояние, только не пойму, ради чего он так старался. На что он собирался его тратить?
– Кто знает?
– Я сказал, что вы невиновны. С самого начала я говорил, что на вас вины нет. Фет – дерьмовый осведомитель, так что могу похвастаться, что до всего дошел собственным чутьем. Все говорили, что ни один старший следователь не пойдет против прокурора и не станет проводить, как утверждали вы, собственное расследование. А я сказал, что вы пойдете, потому что один я знал, как вы старались меня доконать. Говорили, что, раз Ямской был такой продажный, как вы утверждали, значит, и вы такой же и что все дело в том, что два жулика не поделили между собой. Я сказал, что вы способны погубить человека безо всякой причины. Я-то вас знаю. Вы самый что ни на есть ханжа и лицемер.
– Как это?
– Я выполняю приказ, а вы объявляете меня убийцей. Какое мне дело до заключенных из владимирской тюрьмы? Лично я против них ничего не имел, я их даже не знал. Для меня они были только врагами государства, и мне было поручено от них избавиться. Не все на свете можно сделать при идеальном соблюдении законности, на то у нас и разведка. Вы должны были понять, что я действовал по приказу. А вы по своей прихоти, чтобы показать превосходство, хотите повесить на меня дело, другими словами, убить меня за то, что я исполнял свой долг. Так что вы хуже убийцы, вы – выскочка и карьерист. Смейтесь, смейтесь, но признайте, что между долгом и голым эгоизмом – большая разница.
– В том, что вы сказали, есть смысл.
– Ага! Значит, вы знали, что я выполнял приказы…
– Нашептывания, – возразил Аркадий. – Вы делали то, что вам нашептывали.
– Да, нашептывали, что из того? А что станет со мной, если я не послушаю?
– Придется уйти из КГБ, с вами перестанут разговаривать родные, друзья будут сторониться вас, вы не сможете ходить в специальные магазины, учителя откажутся от ваших детей, и они провалят экзамены в университет, вас вычеркнут из очереди на автомашину, вам перестанут доверять на любой работе, куда бы вы ни поступили, и, кроме того, если бы их убили не вы, то убил бы кто-нибудь другой. У меня была дрянная семейная жизнь, не было детей, и я не особенно старался достать машину.
– Что я и говорил!
Аркадий снова стал следить за реверсным следом карабкающегося вверх реактивного самолета. Это к нему не относилось, если только они не намеревались его бомбить. Он слушал, как копал и шуршал семенами Приблуда. Пока он жив, жива и Ирина.
– Если я невиновен, то, может быть, вам не придется меня расстреливать.
– Абсолютно невиновных не бывает, – ответил майор, продолжая копать.
Самолет доставлял новых следователей, продукты и чистое белье для Приблуды. Иногда следователи были другие, иногда те же самые; некоторые применяли наркотики, другие прибегали к гипнозу, все они оставались на ночь и уезжали. Теперь, хотя у него была чистая одежда, Приблуда каждый день – когда не было видно следователей – повязывал голову платком и надевал свое огородное обмундирование – закатанные и подвязанные под коленями носовыми платками штаны, нижнюю рубашку и поношенные ботинки. Пистолет висел поблизости на колышке. Проклюнулись рядками упрямые ростки редиски, салата и моркови.
– По-моему, лето будет сухое, – говорил он Аркадию. – Приходится сажать поглубже.
Он обычно, ругаясь, тащился позади Аркадия, когда тот совершал свои длительные прогулки.
– Я не собираюсь убегать, – уверял его Аркадий. – Даю слово.
– Тут есть болота. Там опасно, – майор стоял в десяти метрах позади. – А вы даже не знаете, где ступить.
– Я не лошадь. Если сломаю ногу, вы же меня не пристрелите.
Аркадий впервые услышал, что Приблуда рассмеялся. Хотя майор и был прав. Иногда Аркадий отправлялся на прогулку, еще одурманенный пентоталом натрия, и тогда, не замечая, натыкался на дерево. Он выходил на прогулки, как обычно поступают люди, когда чувствуют, что это единственный способ прийти в себя. Прочь из дома, подальше от полотенец, брошенных на кровать на случай, когда от инъекций его начинало ломать. Допрос – это в значительной мере процесс следующих друг за другом родов, но с каждым разом все более неуклюжим способом, когда повивальная бабка пытается дюжину раз, но каждый раз по-новому, принять одного и того же младенца. Аркадий ходил до тех пор, пока кислород не нейтрализовал дневную дозу отравы, тогда он садился где-нибудь в тени дерева. Поначалу Приблуда настаивал на том, чтобы он сидел на солнце, понадобилась неделя, чтобы он разрешил сидеть в тени.