Из комнаты раздалось знакомое покашливание. «Неужели Хоттабыч?» — обрадовался Сердюков. Он поставил чемодан на пол и теперь не знал, как вести себя с женой: чмокнуть в щеку, как делал раньше или сразу пройти в комнату?
Он решил остановиться на втором варианте и даже, боясь задеть супругу в тесной прихожей, сделал шаг в направлении комнат, но она тут же взяла его за локоть.
— Вспомни, что ты забыл сделать?
— Поцеловать, что ли? — в полном недоумении спросил Сердюков и прикоснулся губами к Жанне.
Она взяла его под руку и чуть ли не насильно повела в комнату.
— А, отшельник! — вставая с кресла, обрадовался Хоттабыч. — Сколько лет, сколько зим! А я уже, грешным делом, начал думать, что ты навсегда останешься в Марфино.
— Поэтому и отозвал меня из командировки?
— Только ли поэтому? — Хоттабыч хитро скосил глаза на Жанну. — Я ведь тоже мужчина, причем холостой и за себя не отвечаю…
Они сели в кресла друг перед другом.
— Слышал, какую ты там бурную деятельность развел. — Похвалил Хоттабыч, — Агейко мне звонил, сказал, что статью о твоих успехах готовит. Хотя и не намного, но уже опережаешь Пантова по своему округу.
— Трудно сказать, Саша. Да и не соперничаю я с Пантовым. Просто хочется, пока имею депутатские полномочия, сделать что-то полезное и оставить о себе людям добрую память. Бедность кругом, разруха. Все только просят — дай, дай. И пальцем о палец не ударят, пока им не подадут, в рот не положат.
— Издержки коммунистической системы, — согласился спикер, — Пройдет ещё ни одно поколение прежде чем переменится сознание.
— И я им о том же говорил. Не выдают зарплату — уходите с работы, открывайте свое дело. Организовывайте рыбацкие артели — там озера кишат рыбой. А у нас в центре почти все магазины торгуют импортной селедкой и шпротами. А какая глина в пятнадцати километрах от Марфино! Открывай кирпичный цех и торгуй стройматериалами. Есть среди марфинцев инициативные люди, но боятся связываться с областным чиновничеством.
— Да, бюрократов у нас ещё хватает. И мы, депутаты, в законодательном деле не дорабатываем. Чтобы открыть свою фирму или предприятие — сколько нервов нужно потратить! А уж быть бизнесменом и иметь в своем распоряжении даже маленькую собственность гораздо труднее, чем не иметь ничего.
— Вот и я объяснял тем же водникам: не ждите пока водообъекты приберут к рукам лихие люди типа Бурмистрова, Пантова и иностранцев. Сами берите в долгосрочную аренду насосные станции, назначайте себе руководителя и не митингуйте за нищих и обездоленных, а работайте…
— Ребята, к столу! — позвала из кухни Жанна, но они, казалось, даже не услышали её голоса.
Она заглянула в комнату, где оставила их полчаса назад, и поняла, что прерывать беседу нет смысла.
— Значит, закон о приватизации пока провалили?
— Только пока, — кивнул Хоттабыч. — с перевесом в один голос при тринадцати воздержавшихся. Кстати, как я вычислил, человек восемь из тех, кто ни туда и ни сюда — твои.
— Странно, на совещании фракции все до единого высказались, что будут голосовать против.
— Значит, с твоими коллегами, пока ты отсиживался в Марфино, уже кто-то основательно поработал.
— Думаешь предприниматели? — спросил Сердюков.
— Не только они. Мне кажется, не обошлось и без людей из администрации губернатора. В случае провала на предстоящих выборах, посулили им высокие должности под крышей губернатора. Вот и подвели тебя твои собратья по партии.
— Ну, пока ещё не подвели. Только воздержались.
Хоттабыч подался вперед и заговорил с жаром:
— Пойми, Витя, они и не добивались, чтобы все члены экологической фракции голосовали за приватизацию. Им было достаточно нейтрализовать твоих людей: мол, вам и не нужно резко менять мнение — воздержитесь и все. Только представь, если бы воздержались ещё пара-тройка человек — и мы бы навсегда потеряли национальную собственность.
— Завтра же соберу собрание фракции. Будет прямой разговор.
— И я в свою очередь сделаю так, что следующее голосование пройдет поименно и открытым для всех желающих. Можешь даже пригласить студентов из нашего, гидрологического. Пусть послушают, посмотрят.
— Мужики, вы за стол думаете садиться? — Жанна наконец решилась вмешаться в их разговор, — Картошка совсем остынет.
Они дружно поднялись и гуськом последовали на кухню.
— Ну, за что выпьем? — поднял рюмку с холодной водкой Сердюков, — За победу над предпринимателями?
— Это потом, — отклонил тост старого товарища Хоттабыч, — Давайте, за крепкие и нерушимые семьи?
Жена Сердюкова посмотрела на спикера с благодарностью.
— Наверное, между вами все-таки что-то было, — постарался пошутить Сердюков.
— А разве мы отрицаем? — Жанна мило улыбнулась Хоттабычу и поцеловала его в щеку.
ЗАСЕДАНИЕ 9. БОЙНЯ
1
За неделю до выборов Пантов изменился до неузнаваемости. Даже Роман Алистратов сам не ожидал, что такие перевоплощения могут случаться. Кандидат в депутаты без охраны и свиты помощников разгуливал по улицам, был сама вежливость и доброжелательность и не упускал случая, чтобы, увидев группу людей, не ввязаться с ними в разговор. Он внимательно и с понимаем слушал собеседников, порой недовольных, а то и вовсе разъяренных, вынимал из кармана блокнот и старательно что-то в нем выводил.
Роман, как хвост слонявший за Пантовым, в минуты доверительных депутатских бесед, лишь отворачивался и усмехался: два урока — «хождение в народ» и «обещать как можно больше» Пантов усвоил лучше всего.
По вечерам Пантов с озабоченным выражением на лице вытаскивал тот самый блокнот и, перелистывая его, с полной серьезностью уверял, что сразу же после выборов обязательно разберется и с качеством продуктов, которые поставляются в детские сады и ясли, и с распределением гуманитарной помощи для пенсионеров, и с работой женских гинекологических консультаций, которые вдруг стали платными. Словом, со всеми болячками, о которых ему наговорили избиратели. Иногда его ученик во время обсуждения проблем, так проникался вопросом, что даже сам верил: как только получит депутатские полномочия на новый срок, тут же приступит к выполнению данных обещаний. И это больше всего забавляло Романа.
Но Алистратов отдавал должное его неутомимости — день Пантова был расписан по минутам. Он не отказывался ни от одной встречи, ни от одного собрания и даже организовал несколько субботников на территории плодоовощной базы и центрального рынка. Выступая перед слушателями городского клуба «Всем, кому за тридцать», он с такой правдивостью доказывал, что будет добиваться увеличения всего хорошего и уменьшения всего плохого в семейной жизни, что не поверить ему было просто невозможно. В зависимости от настроения аудитории менялась и его мимика и поведение. Он мог быть грустным и обеспокоенным, мог хохотать до слез над устаревшим анекдотом, который дважды рассказали ему избиратели, мог на протяжении часа под шум одобрения декламировать только лозунги. С треском провалившись на своеобразном экзамене, который ему устроил Роман с помощью актеров местного ТЮЗа, кандидат сделал необходимые выводы и теперь, если требовала обстановка, становился смелым и находчивым. Когда они опоздали к началу встречи со студентами в банкетном зале дворца молодежи и Пантов увидел измазанного тортом своего соперника от коммунистической партии, то тут же взял процесс чаепития в свои руки.
— Только взгляните на эту размазню! — обратился он к скучающей аудитории и ткнул пальцем в сторону старого большевика-партийца, — Разве вы хотите такого будущего? Разве уже стерлись ваши молодые зубы и вы желаете, как этот человек, пить через медицинский катеттор бледный чай и сосать через марлю бисквиты?
Зал тут же наполнился смехом и веселым шумом:
— Не хотим!
— Тогда я заказываю всем по две банки пива и по пакету чипсов!
Самые отчаянные студенты тут же перевернули несколько столов с самоварами и чайными сервизами. Кто-то даже запустил куском торта в обезумевшего от страха коммуниста.