Не знаю, сколько прошло времени, но проснулся я от жуткого холода. Со всех сторон доносился громогласный храп. Я, пошатываясь, привстал и посмотрел вниз. Мне поплохело. Оказывается, мы летим на воздушном шаре. Я протер глаза и еще раз осмотрелся. Ночь выдалась лунная. И у меня легко получилось разглядеть реку очень далеко внизу. Надеюсь, хоть кто-то из моих друзей умеет управлять этой штуковиной. Какого хрена мы вообще в нее залезли? Не отморозить бы себе чего-нибудь эдакого.
— Просыпайтесь, бараны, — заорал я изо всех сил.
Через несколько минут храп сменился отборной руганью, матами, причитаниями и криками. Оказалось, что управлять шаром никто не умел.
Колян предложил выпить водки, чтобы согреться и все логично обдумать, ведь мы пока не падаем.
— Есть идея, — сказал Шпала. — Если в шаре проделать дырки, то он начнет снижаться.
— И как же мы раньше не догадались, — согласился Толян.
Шпала достал из кармана пистолет и стал стрелять по шару. Колян стал бить бутылки и бросать острым стеклом в обшивку.
Он слегка перестарался и шар начал стремительно терять высоту. Казалось, это конец саги о мушкетерах, но на наше счастье, мы упали в реку. Все обошлось. Как выяснилось позже, Толян сломал ногу, руку, и два ребра, а Лысый только два ребра. Остальные отделались легким сотрясением мозга.
Кое-как выбравшись на берег и вытащив потерявшего сознание Толяна, мы упали на песок.
— Жаль водки нет, — заметил Колян.
— Вот так метаморфоза, — добавил Лысый. — Из огня да в полымя.
— Смотрите вон чья-то будка, — произнес Шпала. — Идем туда. Может там кто-то есть.
Будка оказалась сельским домом. Хозяева сначала очень перепугались, увидев четырех мокрых мужиков и пятого без сознания. Но я успокоил их, сказав, что мы все депутаты, летали на воздушном шаре и упали в реку.
Мой рассказ их не успокоил вовсе. Дед достал ружье и сказал, чтобы мы валили, пока он нас не порешил.
Шпала не растерялся и достал из кармана мокрый кошелек, в котором была огромная пачка денег и депутатское удостоверение. Отношение к нам изменилось.
В доме жили дед со своей бабой, их сын с женой и дочкой, и их дочка. Все шесть человек жили в трех комнатах. Я думал, что таких домов уже давно не существует. Согласитесь, очень неудобно жить вшестером в трех комнатах.
Потом выяснилось, что у них только одна машина. Это повергло меня в еще больший шок. Мои друзья заснули, а Толян так и остался без сознания. Мне же спать не хотелось, и я решил узнать, почему у людей одна машина и три комнаты на всех. Может этому есть логическое объяснение. Возможно, это такая маленькая дача, что тоже, согласитесь, весьма странно.
Вся семья собралась на кухне. Мне дали халат и горячий чай.
— Так ты, правда, депутат? — поинтересовался дед.
— Да, — ответил я.
— Не врешь-то?
— Да честно, дед, честно. И все мои друзья тоже. Ты мне скажи, вы что здесь делаете?
— Не понял, — искренне удивился дед. — Живем мы тут.
— Все вместе тут живете?
— Ага, все. Чего не понятно-то?
— И давно вы так живете вшестером?
— Ну, как внучка родилась, так и живем. До этого впятером жили.
Завеса тайны так и не приоткрылась, и я спросил снова.
— Вам не тесно в трех комнатах?
— Тесновато оно конечно, — согласился дед. — Но, где ж взять четвертую?
— Зачем четвертую? Новый дом нужен и новые машины тоже. И ютиться не придется.
Все почему-то засмеялись, а дочка посмотрела на меня и улыбнулась.
— Наверное, он сильно головой ударился, — сказала она. — Скорая приедет и вам поможет.
— Ничего я не ударился. Понять не могу, почему вы так живете, вот и все.
— Ану-ка, Сашенька, выйди, погуляй, — обратился дед к внучке. Потом повернул голову ко мне и закричал:
— Да потому, что такие кровопийцы как ты, мать-перемать, в парламенте. Только жрать и воровать умеете. Поотъедали рожи, аж в телевизор не влезают. Ты б пожил, сволочь, на одну пенсию. Сжечь бы всю вашу кодлу или к стенке поставить, мать-перемать. Чтоб другим неповадно было. Люди спину гнут, а они жируют. Вот бы вам коромысло…
И дед закашлялся.
— Андрюшечка, успокойся — запричитала над ним жена.
— Не успокоюсь, — снова зашелся дед. — Подонки, сволочи, уроды.
И снова закашлялся.
— Папа, ну правда хватит, — попросила дочка.
Сказать, что я чувствовал себя плохо, значит не сказать ничего. Меня словно ошпарили. И хотя я не до конца понимал деда, но часть его слов до меня дошла. Оказывается, нас депутатов народ-то особо не любит.
Дочка оборвала мои размышления и предложила еще чаю. Я посмотрел на нее, она была высокая, худая, с добрым лицом и длинными черными волосами. В ней было что-то такое, чего я давно не видел в женщинах, находившихся вокруг меня. Не могу точно сказать, что именно.