— Помнишь разговор?
— Помню. И радистку, что спасли мы тогда, помню. Только встретиться с ней не довелось…
— Женат?
— Да как сказать…
Помолчали.
— Меняемся мы, меняемся. Философствуем, — вздохнул Скалов. — А в общем-то остаемся прежними. Сами себя не стыдимся судить, а это высший суд. Правда, не всегда и не сразу сам за собой углядишь. Потому и надо быть на людях. И почаще на самого себя смотреть со стороны. Сколько «должностев» переменил? А на войне была одна — воин. Не просто было на ней удержаться. За ошибки кровью расплачивались. А сейчас — все больше совестью. Если у кого она водица, долго в синяках ходить…
И опять я огляделся вокруг, как тогда в сорок первом. Врага не было видно, но мы знали, что он есть, и были собранными перед боем, как и в бою. Давно это было или совсем недавно? Я все еще в военной форме. Она сейчас в моде. Кто и не был на фронте, в гимнастерках да в кителях щеголяют. Сергей, правда, сменил одеяние танкиста на форменное — капитана рыболовного флота. Идет ему китель с золотыми шевронами на рукавах и фуражка с крабом. Вроде бы помолодел Сергей. Да что помолодел? Ведь ему каких-то тридцать лет. Когда-то считал я этот возраст старчески преклонным. Чудак! — говорю сейчас в свои почти четверть века. А ведь недавно думал, что мне смерть? Пожил я вдоволь, куда уж больше — целых двадцать лет! Как вспомнишь об этом, так мороз по коже. Я очень мало, страшно мало жил. Жизнь только начинается. Может быть, так будет казаться с каждым прожитым пятилетием? И старость не придет?
— Да, а что у тебя с женой? Как-то неопределенно, Серега, о женитьбе выразился. И радистку не встретил, и…
— И что?
— Да, ничего. Это ведь я о тебе писал, послушай:
— С некоторых пор, помню, перестал ты искать радистку…
— Это с каких же? — удивился Скалов. — Ты тогда заметил? Иван, значит, тоже?
— Про Ивана не знаю. Ты так посмотрел на нее! И она, уезжая, всё время оглядывалась.
— Может, она на отца, на Ивана, так смотрела?
— На отца особо. А вот на тебя… Значит, на Оксане женился?
— На ней, Оксе…
Сергей вздохнул. Потряс флягой — не булькает, а выпить, видать, охота, за счастье, или горе залить? Не поймешь что-то. Счастье-то всегда наружу, не спрячешь, а горе… к чему других огорчать, лучше скрыть.
— Давай, — говорю, — Серега, начистоту. Может, пользу извлеку. Ведь с женским полом как? Бывает, от одного слова, а навеки ссора. Вроде бы доброе слово, да не так молвил. А твоя Окся как? Жжется, словно крапива, или ежом колется?
Скалов, казалось, не замечал моего иронического тона, знал, что после, как моя «любимая» еще в войну вышла замуж, я не очень-то заглядываюсь на женщин, вот и фронтовую подругу просмотрел, а пуля-дура подстерегла. Не женат я еще и вроде бы женоненавистник.
Оказывается, Скалов, после первой операции, поехал отдыхать на юг. По пути — при охоте и пятьсот верст не крюк — завернул в Гречановку — родное, спаленное немцами село Ивана Подниминоги. Как там вдова с дочуркой поживают. Встретили Сергея, как самого дорогого гостя, будто ждали. А ему казалось, что и в личность-то его не помнят Марина с Оксаной. Виделись-то, считай, не виделись.
По дороге на Берлин остановились мы лапти переплести, в смысле, гусеницу перебрать. Измочалились гусеницы, всю дорогу в атаках да на марше. Ремонтируемся на обочине, а мимо из плена наши едут. Исстрадавшись, не в силах они ждать организованной отправки. Кто посноровистей, выхлопотал документ, добыл транспорт и двинулся. Домой дорога всегда короче.
Пехота сдерживала шаг, тормозили авто и танки. Фронтовики выглядывали своих: земляков или родственников. Подниминоги все глаза проглядел. Курит цигарку за цигаркой. Один раз он уже разминулся со своими, опоздал…
Навстречу тройка рыжих, добротная немецкая повозка, правит черноволосая статная женщина, за ней сидит еще одна, девушка. Черные косички так и прыгают на груди. Пристяжные — на стороны, коренник — гоголем! Трус-потрус по булыжнику, выщербленному войной. Девушка помахала нам, а женщина кивнула только… Старшина вскочил, самокрутка выпала изо рта. Иван сиганул с брони на дорогу, схватил рыжих под уздцы. Затабанили те коваными копытами, дыбясь, встали. Женщина бросилась Ивану на шею. Так Подниминоги встретил своих Марину и дочку Оксану. Переобнимались мы, перецеловались, познакомились…