— Атакуют танки, — доложили из первой линии обороны. — Лейтенант Косоглазов убит…
— Танки прошли окопы, деремся с пехотой…
— Дайте огня, огня на нас… — голос в рации оборвался.
Было видно, как танки врага подходили ко второй линии окопов. Ушли, отбомбившись, самолеты, замолкла артиллерия. Нужно сбросить врага в Гнилую. Резервы на подходе, завтра 7 ноября.
Белесые волосы Стрельцова почернели от копоти, они выбивались из-под танкошлема, мешали смотреть, он зло затискивал их под шлем. Глаза капитана лихорадочно блестят. Какая танковая атака, капитан? Может быть, последняя.
— Знамя! — крикнул Стрельцов.
Огромный автоматчик, знаменосец бригады, нагнулся в люк и вытащил знамя, дернул за шнурок.
— Уступом справа! За Родину! — подал команду Стрельцов открытым кодом по рации.
Знамя пламенем взвилось над танком, машина понеслась, и знамя затрепыхало, запело.
Тщетно немцы пытались сбить головную машину, она казалась неуязвимой. Водитель не хуже старшины Подниминоги. При прямом попадании в броню «тридцатьчетверка» вздрагивала. Рассеивался дым, спадало пламя — и друзья, и враги видели, как танк Стрельцова снова мчался в бой, тараня и при резких поворотах бортом срезая и опрокидывая немецкие машины.
Танковые порядки смешались, прошили друг друга и теперь вели бой пушка в пушку.
— Прикройте комбрига, комбрига прикройте! — летело по всем рациям приказание начальника штаба.
К нашей машине ринулись легкие танки, последний резерв бригады, разведрота. Рота на большой скорости вклинилась в немецкие ряды, просочившиеся через наши порядки, и с коротких дистанций расстреливала их. Немцы повернули и сшиблись со своими же машинами. Образовалась пробка.
Немецкий танк под косым вымпелом — знак командира части — давно пристреливался к Стрельцову, стараясь ударить в борт. Один из снарядов прямым попаданием заклинил башню. Упал знаменосец. Командир орудия, молоденький сержант, подхватил древко. Водитель выжал фрикционы, танк остановился, стрелять мы не могли. Фашист шел на сближение. Я выглянул из люка. «Тридцатьчетверка», крашенная в зеленый цвет, сейчас была черной, краска шелушилась от огня, и ветер сбивал шелуху. Блестящая гусеница с перебитым хребтом, уже не живая, лежала позади машины.
А немец надвигался. К нему подлетел наш танк из разведроты и ударил в упор бронебойным. Немец качнулся — и башня, опрокинувшись, описав при этом стволом пушки дугу в небе, грохнулась наземь.
— Покинуть машину! — приказал Стрельцов.
Из танка выскочил он последним и побежал вперед, к линии окопов. Знамя поплыло за ним. Вот оно замелькало в траншее. От реки двигались автоматчики. Капитан выскочил на бруствер.
— За Родину! — хриплым басом крикнул он.
Знамя качнулось и упало, как пламя, прижатое ветром к земле. Но к нему кинулся человек в черной куртке, подхватил и поднял его. Новый знаменосец оглянулся и прокричал:
— Вперед, капитан!
Это был Серега, живой и невредимый… Меня словно оглоблей ударило по ноге, я упал. А когда очнулся, то почувствовал, что меня кто-то тащит назад, в окоп, я пытался встать и не мог. Впереди к реке бежали все: танкисты из подбитых машин и мотострелки, писари и санитары. Я оглянулся и увидел пламя волос. Да это же Зорька. Она тащит меня в окоп. И я сдался, сполз, опираясь на плечо девушки.
— Куда тебя? — спросила она, разрывая индивидуальный пакет.
Увидев струйку крови на голенище, я опять потерял сознание. Когда очнулся, страшно захотелось пить.
— Пить! Пить! — шептал я и, почувствовав горлышко фляги на губах, жадно стал глотать приятно холодную влагу. Напившись, открыл глаза.
— Зорька!
— Я здесь. Тебе больно? — послышалось откуда-то из темноты.
— Капитан где? Серега?
— Здесь я, Снежок. — Я узнал голос Сереги.
— Здесь, здесь я. — Над носилками, на которых меня несли, склонилось задымленное лицо Стрельцова. — Отходим, сменили нас свежие части. Немец за Гнилой остался. Завтра на парад с тобой пойдем? Ты был на параде?
— Буду… — тихо сказал я.
— И в Берлине будем! — добавил Сергей.
Глава третья
Заметала метель поля и леса Подмосковья. До земли сгибались под тяжестью снега мерзлые ветви деревьев, скрипели стволы от непомерной стужи. Сковало морозом речки и заболоченные поймы. Хоть пеши иди, хоть на коне скачи — не уходишься в полынье, не увязнешь в трясине.