— Закройте правый глаз, — говорит доктор. А доктор-то пожилой, пенсионных лет мужчина, мне стыдно его обманывать. Но что поделаешь, не сам я себя ограничил в зрении. Буду стрелять с левого глаза. Это вполне возможно, и, значит, никакого обмана нет.
Выхожу из кабинета, стараюсь не торопиться и едва сдерживаю себя: а вдруг врач вернет и снова усадит перед алфавитом, да бумажным треугольником будет закрывать поочередно глаза. Тогда все обнаружится. Но врач уже вызвал следующего, Я тихо, нарочно тихо, прикрываю дверь и только в коридоре набираю воздуха полные легкие. Дышу наконец свободно.
Друзья окружают меня и по лицу угадывают — все в порядке, как в танковых частях.
Ребятам проще — у них не контузия, обыкновенные ранения; зарубцевались раны — комар носа не подточит.
Из санчасти, довольные результатами комиссии, мы возвращались в карантин. У приземистого, ничем не примечательного здания стоял часовой, что он там охранял — мы еще не знали.
Внимание наше привлек крик журавлей. Ребята задрали головы в небо. Первая перелетная станица клином держала курс на расположение полка. Затянутое тучами мартовское небо прижимало птиц к земле. Летели они очень низко. Тоскливые крики раздавались все громче и громче.
Из приземистого здания выскочил человек в солдатском бушлате. С минуту он следил за журавлями, ноздри его раздувались.
— Эхма! — выдохнул он и выхватил у часового винтовку, прицелился и выстрелил. Один из журавлей, клонясь в сторону, стал падать. Не спуская глаз с пролетающих птиц, стрелок перезарядил винтовку и снова прицелился… Подниминоги быстрым шагом подошел и слегка подтолкнул его, пуля ушла мимо.
— Чи одного журавля на жарево мало?
Человек в бушлате зло оглядел старшину. Кинул винтовку часовому, тот поймал ее — ловко, за цевье — и приставил к ноге.
— Иванов, беги за добычей! — крикнул охотник и повернулся к нам: — Кто такие? Кто такие, спрашиваю? Вот ты? — человек ткнул рукой в старшину. — Я командир части, а ты?
— А я? Я — гвардии старшина Подниминоги, — отвечал Иван. — Извините, без формы вас не признали.
Человек искоса глянул на свои плечи в солдатском бушлате и строго приказал:
— Марш в карантин, — а сам широкой походкой вошел в приземистое здание. Часовой по-ефрейторски приветствовал его.
Такое знакомство с майором Перетягой не предвещало ничего хорошего.
— Н-да… — вздохнул Подниминоги.
— Где наша не пропадала! — сказал и рассмеялся Скалов. Но все мы надеялись на одно: завтра, может случиться, отправят в маршевую роту и — прощай, майор Перетяга.
После полудня раздалась команда дежурного: «Выходи строиться!»
Солдаты нехотя поплелись к выходу.
— Живей, живей! — поторапливали старшие команд.
— По четыре становись!
— Шагом марш! — командовал лейтенант с противогазом на одном бедре и с наганом на другом. Приказывал он с превеликим удовольствием, растягивая, чуть не запевая слова команды, при этом частично проглатывая их. Как же. Его голосу повинуется целый полк.
Денек выдался студеным, так и пронизывает ветром. Март всегда такой, особенно здесь, в Приморье. Под ногами еще не оттаявшая земля, ветер так и режет, а с неба падает какая-то изморось — ни дождь, ни снег. Так и лезет неласковость сквозь шинель под гимнастерку, а о ногах и говорить нечего.
Поставили нас буквой «П». Второй час стоим. Командиры прохаживаются перед строем — видно, тоже дрогнут. А солдаты совершают что-то вроде бега на месте. Топот заглушает все. Он то нарастает, то затихает, а то, словно подхлестнутый очередным порывом ветра, учащается. Строй шумит, что твой барабан, если его подмочить. Не звонкий, а глухой, простуженный набат.
— Ни дать ни взять журавлиной костью подавился, — говорит, ни к кому не обращаясь, Подниминоги. Чувствуется, растет неприязнь старшины к майору.
Наконец в сопровождении стайки штабных появляется командир полка, в серой, до пят, шинели.
— Смирно! Равнение на середину! — гремит команда.
Топот ног обрывается, ясно слышны слова рапорта.
— Здравствуйте, товарищи танкисты!
Голос у майора густой, и сам он крупный, широкий — что в плечах, что в бедрах. Из-под фуражки выглядывают седые вихры, черный бархатный околыш подчеркивает белизну головы. Мощный нос, словно надрубленный у переносицы, глаз не видно, их закрыл низко надвинутый лакированный козырек.