— Порядок, гвардии лейтенант. Обманули. Пушку развернули куда-то в сторону. Похоже, оттуда атакуют.
— Вперед! — командую я.
Прончатый вскакивает на броню. С султаном дыма от шашек летим мы на тылы батареи, а там словно не видят нас. Смотрю, люк у Игната снова открыт. Вижу, на шоссе параллельно нам атакуют две «пантеры». Зенитчики и пехота прикрытия бросают орудия и кидаются в разные стороны.
На батарею ворвались одновременно с трех сторон. Мешков первым, а еще три «тридцатьчетверки» со стрелами на башнях открыли огонь по «пантерам», Я ничего не понимаю. Игнат выскочил из танка и наметом кинулся к «тридцатьчетверке». Подниминоги остановил «пантеры» и открыл люки. Красные флаги затрепетали на ветру. «Тридцатьчетверки» с белыми стрелами остановились.
Не чуя под собой ног, я кинулся к «пантерам», Иван и Сергей — навстречу. Пока мы обнимались и целовались, подошли остальные танкисты, чумазые, запотелые и улыбчивые.
Здоровенный гвардеец в комбинезоне, перебросившись несколькими словами с Мешковым, шагнул ко мне и представился:
— Лейтенант Шамардин, командир разведотряда Пятой гвардейской…
— Ша-мар-дин? — удивленно, по слогам, проговорил я и отступил на шаг. — Яшка?
— Яков Петрович, сын собственных родителей. Мы вроде бы не встречались, товарищ…
Мы хохотали, а Шамардин удивленно оглядывался, выражение его глаз говорило примерно такое: «Ошалели от счастья. Молите бога, что вовремя подоспели».
Так, значит, существует Яшка Шамардин. Объясниться толком мы не успели. Старшина Иван Подниминоги зычным голосом подал команду:
— По машинам.
— Бачите? — и указал в сторону города. Объезжая воронки от снарядов наших тяжелых, навстречу нам развернутым фронтом шли немецкие танки. — Будем держаться! Темнеет, можно и отойти, но тогда какого черта мы бились здесь? У вас какая задача? — повернулся к Шамардину:
— Оседлать дорогу на Оливу, — ответил лейтенант.
— У вас? — Подниминоги повернулся ко мне.
— Тогда организуем оборону. — Старшина развернул карту. — Засядем в районе разбитого пригорода. Попросим еще огоньку и будем биться. Ясно?
Скалов стоял рядом со мной и беззвучно смеялся. Гвардии старшина обрел, как он сам выражался, «стратегический» ум. Его не смущало, что в группе есть офицеры, он знал нам цену, любил нас, воспитывал, а дело предстояло опасное, в котором никакой Яшка Шамардин не поможет, поэтому и взял командование на себя.
Группа, отбивая атаку за атакой, продержалась до рассвета. А на рассвете к городу вплотную подкатились войска фронта. Командующий предложил гарнизону капитулировать. В случае отказа, жителям предлагалось покинуть крепость. Гитлеровцы не ответили на советское предложение. Начался штурм. Самолеты повисли над городом.
Немцы, ожесточаясь, дрались буквально за каждый дом и перекресток. С верхних этажей по танкам метили фаустники. Из подъездов и окон подвалов в упор рыгали противотанковые ружья и пушки. Горящие здания рушились и заваливали узенькие улицы. Пламя с одной стороны улицы схлестывалось с другой, одежда десантников на танках тлела, воздуха не хватало…
В заливе появились вражеские суда. Огонь морской артиллерии обрушился на штурмующих. Тогда на берег выдвинулись дальнобойные орудия. Первыми пришли сюда СУ-122 и СУ-152. Началась артиллерийская дуэль. Корабли отошли на почтительное расстояние, но и там доставали их гвардейцы.
На малых высотах сразу со всех сторон на крейсеры и миноносцы ринулись штурмовики, а сверху обрушили свой груз бомбардировщики. Гавань была очищена, а за ней и город.
Весна уверенно наступала. Подсыхали колеи проселков, сохнуть им помогла «утюжка» тысячами автомобильных шин. Позади автомобилей волоклись шлейфы пыли, трава на лугах поднималась все выше и гуще.
Рядом синело Балтийское море, тихое, мирное. Бледно-голубое, под цвет воды небо казалось продолжением моря, И это весеннее море было позади нас, и над нами, и впереди, словно не хотело отпускать своих освободителей.