Корректировщики немецких батарей с набережных Шлиффен-Уфер и Кронпринцен засекли мешковскую самоходку. Снаряды веером рвались вокруг. Прямое попадание тяжелым — и капут, как говорят немцы.
Самоходка высоко задрала орудие. По таким целям стрелять еще не приходилось.
Выстрел. Промах. А немецкие снаряды рвутся все ближе. Еще выстрел, и тут же за ним следом еще один. Верхняя часть трубы рухнула, ломаясь надвое. Штурмовой отряд кинулся на мост.
Тяжелый снаряд угодил в борт самоходки и, вывалившись сквозь другой, взорвался. Машину приподняло взрывной волной… Один Мешков, не закрывавший водительского люка, успел выпрыгнуть. «Сотка» запылала. Она выгорела так, что в броне на старых вмятинах от болванок образовались дыры, сосчитать можно, сколько ударов выдержала уральская броня, прежде чем получить последний крупнокалиберный роковой. «Сотка» стояла на куче кирпичей с высоко поднятым в небо хоботом орудия, словно слон, безмолвно трубящий тревогу.
— Трогай, Витяня, трогай…
Вот и старинный особняк, рыцарский замок в миниатюре, с башнями по углам и на фасадной стороне, с зубчатыми бойницами поверх стен. От нижних этажей почти ничего не осталось, а верх с башнями и бойницами каким-то чудом держался.
В этом замке-особняке располагался КП самоходно-артиллерийского полка майора Перетяги.
Сюда на своем вездеходе приехал Стрельцов. Он поднялся наверх и в бинокль старался определить, далеко ли продвинулись наши. Рядом стоял Перетяга. Пуля сбила с майора фуражку, он нагнулся за ней, поднял, а надеть не успел. Роняя на грудь бинокль, на руки майору упал комбриг…
Бригада форсировала Одер. Тяжелые танки и самоходки грузили на спаренные баржи, а средние шли своим ходом по наведенной мостовиками переправе. Я на мотоцикле одним из первых перескочил Одер по понтонному мосту. За Одером — пойменные луга, перерезанные протоками и речушками, затравевшие озерца да болота с редкими островами-кочками и камышом. Только одна булыжная дамба могла выдержать тяжесть боевых машин, но она методически обстреливалась невидимой с берега артиллерией. Чтобы здесь прошли танки, надо было захватить батареи врага. Штурмовые отряды пехоты уже выдвинулись с этой задачей вперед, наши «петляковы» усиливали пехоту.
Я помчался по дамбе. Устрашающий рев хлынул навстречу со всех сторон, аж зазнобило. Глянул на Скворцова, тот на меня. Мы ничего не понимаем. Что за жуть? Откуда?
На дамбу выкарабкиваются наши танки, рев потише вроде, а чуть стихнут моторы, опять хоть уши затыкай. Приглядываемся. И волосы на голове шевелятся от ужаса. Не комки торчат из трясины справа и слева от дамбы, а рогатые и комолые головы коров, быков, да и коз, наверное. В редеющей предрассветной сумеречности видны кое-где худые острые хребты. Дико поблескивают круглые обезумевшие глаза, раскрытые пасти исходят паром и ревом…
Немцы, как только перешли мы границы Восточной Пруссии, угоняли всех людей, а заодно и скот. На запад базировались, не дойдут туда русские. У русских политика: «чужой земля ни пяди», а они уже на чужой. И начали пугать советских солдат листовками. За Одером ждет, мол, вас неминуемая гибель, немецкое командование, располагает невиданным новым всесокрушающим оружием, не хотите же вы своей погибели… Оглянитесь, доблестные солдаты России, как далеко вы оторвались от Родины. Вас ждут жены, дети, матери, непаханые, заросшие чернобылом поля. Остановитесь…
Спохватились, гады, да поздно. В сорок первом надо было кумекать, герры!
Девятым валом надвигалась Красная Армия, сметая на пути все, что могла выставить против Германия. Становилось ясным — русские не остановятся. Не первый раз им брать с бою Берлин.
А пока… Гитлеровцы принялись истреблять животину. Даже те гурты, что успела переправить за Одер. И в этой пойме затопили они не одну тысячу голов.
Гвардейцы, развернувшись цепью, перебегали, в темноте думалось, по кочкам, а оказалось, по головам и хребтам утопшей скотины. Ревущих, жалеючи, пристреливали. И от этого, не свойственного солдату дела, матерились в гневе.
Одолев болото, пехотинцы залегли, готовясь для очередного броска. «Петляковы» ринулись на немецкие батареи. Не успел развеяться дым от разрывов бомб, пехота уже была на вражеских позициях. Артиллерия замолчала, и наши танки ринулись через пойму по дамбе.
С неба на пехоту посыпались бомбы, на горизонте появились танки. У наших стрелков даже орудий нет, благо, что траншеи немецкие в рост. Там, где пообвалились, мелькают малые саперные лопаты, подправить надо. А танки — вот они, уже слышен утробный гул моторов. Не жалеют снарядов, бьют с дальних дистанций, забыли о своей особенности — экономии. Бьют и упорно надвигаются.