Случайно уцелело лишь несколько солдат и начальник одной из полицейских команд Альберт Обухович. Последнего еще утром вызвали в комендатуру, и это спасло ему жизнь.
Взбешенный начальник местной тайной полиции Штроп приказал за недосмотр при охране важного объекта отдать Обуховича под суд. Но так как тот был русским, обвинение в небрежности могло превратиться в более серьезное — с русскими перебежчиками обычно не церемонились, — и Обухович мог ждать казни.
Однако, когда, выполнив свою миссию, улетел в Минск нагнавший здесь страху герр оберет фон Никиш и кресло Штропа обрело прежнюю устойчивость, а сам он немного пришел в себя, намерения тайной полиции относительно проштрафившегося полицейского изменились.
Ему вдруг пришло в голову, что Альберт Обухович может стать ценнейшим и старательнейшим сотрудником гестапо. Обухович сидел в тюрьме за уголовное преступление, вышел оттуда перед самой войной и в городе появился совсем недавно. Слежка подтвердила, что его почти никто и в лицо не знал. Это важное обстоятельство отвечало замыслам Штропа.
Теперь оставалось только припугнуть Обуховича.
В один из ярких весенних дней была разыграна мелодраматическая сцена, будто взятая из авантюрного романа. Обуховича вывели из камеры во двор тюрьмы, где с перекладины виселицы, покачиваясь, свисала петля. Вокруг, поблескивая бляхами на ремнях, замер наряд полицейских с карабинами.
Венцель, командовавший церемонией казни, прочел приговор: смертная казнь через повешение.
Обухович затравленно озирался и все шарил глазами по рядам полицейских. Но они смотрели себе под ноги.
Когда осужденному накинули на шею петлю, во двор тюрьмы ворвался запыхавшийся фельдфебель и протянул Венцелю какую-то бумажку. Это был приказ коменданта об отмене смертной казни.
На следующий день Обухович, еще не совсем пришедший в себя после пережитого, сидел в кабинете Штропа.
— Послушайте, — начал Штроп, — как вас… Обухович, вы тяжко, непоправимо виноваты перед германским командованием, которое доверило вам охрану важнейшего объекта. И как вы оправдали доверие? Прямо у вас под носом диверсанты взорвали объект! А может быть, вы служите русским, предаете рейх? Я сильно подозреваю именно это. Что, молчите? Вы должны понять, что работаете для Германии, а не для комиссаров. Мы не терпим расхлябанности и предательства. Мы научим вас уважать порядок и аккуратность! Нам все известно! Все ваши связи с партизанами!
Обухович сидел, опустив голову.
— Вы заслуживаете самой суровой кары, — повысил голос Штроп. — Но мы решили дать вам возможность искупить свою вину.
Штроп взглянул на Обуховича, но тот даже не пошевельнулся.
— Слышите?
— А? Что? — встрепенулся Обухович.
— Вы должны доказать, что не пожалеете жизни для победы германского оружия.
На сей раз Обухович понял. На лице его появилась жалкая улыбка, и у Штропа мелькнуло опасение, уж не рехнулся ли полицейский от страха. Но вдруг Обухович грохнулся на пол и пополз на коленях к Штропу.
— Господин офицер… Я… я… клянусь богом, я верой и правдой… разрешите.
И Обухович потянулся губами к руке Штропа. Но тот брезгливо сморщился.
— Э… встаньте, встаньте, я вам говорю. Хорошо, я вижу, вы все поняли. Вы раскаялись. Теперь вы должны доказать свою верность фюреру.
Штроп вытер носовым платком тыльную сторону ладони, к которой все-таки прикоснулся губами полицай, и сел в кресло. Затем он дал совершенно растерявшемуся Обуховичу задание проникнуть в среду подпольщиков, войти в доверие, узнать фамилии, адреса, места явок, средства связи с партизанами. После выполнения этой задачи Штроп гарантировал Обуховичу не только полнейшую реабилитацию, но и крупную денежную награду.
Полицейский поклялся, что он не пощадит живота своего, чтобы вернуть утраченное доверие начальства. Отпуская Обуховича, Штроп спросил его:
— Вы, кажется, только что женились? Да ведь и мать у вас не так далеко от города: что для гестапо какие-то двести километров…
— Совершенно верно, — растерявшись, пробормотал Обухович.
— Вы ведь не хотите, чтобы с молодой женой и престарелой матерью случилось несчастье?
Впервые за весь разговор Обухович посмотрел прямо в лицо своему начальству.
— Я все понимаю, — тихо сказал он.
— Великолепно! — удовлетворенно воскликнул Штроп и, коротко хохотнув, похлопал полицейского по плечу: — Вы сообразительный парень.
Через два дня избитого Обуховича втолкнули в тюремную камеру, где томилось несколько человек, захваченных во время облавы после взрыва склада.