Взгляд Майка переключился с мяча на сжатую в руке биту. Свободной трясущейся ладонью он прикоснулся к старому бордовому пятну, но тут же был окликнут строгим голосом отца:
– Давай! Ты ведь и сам знаешь, что твой единственный путь на волю – это сей же час размозжить мне голову этой битой! Я – твое испытание, которое тебе нужно пройти для того, чтобы всё исправить! Так чего же ты ждешь?! Выпусти наружу всю ту ненависть, что копилась в тебе все эти годы!
– Ты ошибаешься, – сочувственно произнес Майк, не сводя глаз с лицевой стороны мяча. – Мой отец всегда учил меня быть сильным. И пусть не самыми педагогичными методами, но он хотел мне лишь добра и не стал бы подталкивать к слабости, как это делаешь ты. А то, что ты предлагаешь – это ничто иное, как самая настоящая слабость.
– То есть? – мяч вопросительно склонился в сторону.
– Ты не мой отец, – Майк выпустил биту из рук, и та беззвучно упала к его ногам. – Понятия не имею, кто ты, но догадываюсь, чего хочешь. И поэтому знай: я никогда не буду винить его за то, кем я стал. Мне нравилась та жизнь, нравилось жить игрой. Конечно, легко валить всю вину в случившихся бедах на других, но правильно будет принять то, что это именно я сделал тот последний шаг. Не стану спорить, я часто злился на тебя… его, в моменты своей душевной слабости. Но потом ко мне непременно приходило понимание: он просто указал мне путь. Конечно, ухабистый и тернистый, но выбор: смотреть под ноги либо же спотыкаться и падать на каждом шагу, слепо следуя за мечтой, делал я.
– Интересно… – сказало тело отца незнакомым голосом, а после всё покрылось трещинами и развалилось на куски, будто гипсовая статуэтка.
Та же участь постигла и биту с кровавым пятном, а тьма вокруг преобразовалась в нестерпимо яркий свет.
Лиза
– Лиза… – за время своего стремительного погружения в эту кроличью нору она давно потеряла счет минутам, совсем выпав из реальности. И только раздавшийся эхом в голове сладкий зов заставил ее устало посмотреть вперед.
– Лиза, иди ко мне… – позвал ее высокий парень с большим букетом красных роз в руках.
Ее ни капли не смутило его появление в этом месте. Его легкая ухмылка на губах, уверенный взгляд с бегающими в них искорками и голос, ласкающий слух… это было тем, чего она так желала вплоть до того самого вечера, после которого всему был положен конец.
– Я иду, Дань, – завороженно проговорила девушка, начиная движение к нему.
– Лиза, прости, я был таким дураком… – сверкая белоснежной улыбкой, томно молвил парень, когда девушка уже стояла в шаге от протянутого ей букета. – Я в тот день наговорил много лишнего и очень сожалею об этом. Я не со зла, ты ведь понимаешь это?
– Да. Понимаю… Но, Дань?
– Что такое, солнце?
– Ты же помнишь? Я про твое обещание…
– Конечно, Лиз, всё будет хорошо. Ты же знаешь, я всегда держу свое слово, поэтому прошу, прости меня. Прими, наконец, эти цветы и давай начнём всё заново. С чистого листа.
Лиза слушала его голос, доносящийся будто из-под толщи воды, и безотрывно глядела затуманенным взглядом в светло-голубые глаза, иногда скрываемые темной кудрявой челкой. Она была готова сей же час прижать к сердцу этот букет и простить Дане что угодно, но боль, причиненная однажды, вдруг снова дала о себе знать, будто с ног до головы окатив ее ледяной водой, приведя в чувства и вернув ясность мыслей.
Она отшатнулась от букета и уже совсем иначе посмотрела на парня. Теперь вместо прекрасных цветов он держал в руке десяток извивающихся тонких змей, угрожающе шипящих и тянущих треугольные морды к Лизе.
Не обошли перемены и самого Даню. Лицо будто покрылось слабой дымкой, а между зубами едва заметно проскользнул мелкий опарыш. Глаза, до этого сиявшие жизнью, сейчас были затянуты зеленоватой пленкой. Черви, более не скрываясь, в открытую стали проделывать ходы наружу сквозь щеки и лоб, пожирать веки и нос. Повсюду на лице надулись водянистые волдыри и сразу лопнули, оставив на месте себя осклизлые язвы, сочащиеся сукровицей. Один глаз тем временем уже успел полностью вытечь из глазницы, а на его месте в черном провале копошился рой белых червей. Носовой хрящ также был стремительно сожран и теперь взирал на Лизу двумя пустыми тоннелями, точно голый череп.
– Да, Даня… это ты, – бесцветным голосом молвила девушка, с жалостью глядя на тающего, словно восковая фигура, парня. – Настоящий ты. Именно такой, каким всегда и должен был быть, – Лиза в последний раз взглянула в пустую глазницу, в сквозную дыру на щеке, на обглоданный рот, на сочащийся, будто из губки, грязно-зеленый гной. Не испытывая более ни единой эмоции, кроме абсолютного безразличия, она отвернулась от буквально стекающего на черный пол Дани, после чего услышала громкий всплеск, а затем и утихающее в нем змеиное шипение.