— Вы же говорили, что ночь была безлунная?
— Да какая разница! Ну, может, там сначала облака были, не важно! Так вот, …освещенное ярким лунным светом, предстало чудовище! Размером с медведя, но вместо лап — щупальца, — при этих словах рассказчик принялся живо жестикулировать и гримасничать, изображая описываемое им существо, — две толстенные ноги с огромными копытами, закрученные рога, выпученные глаза, и гигантская зубастая пасть. Оно схватило мальчишку за ногу, и высунуло свой огромный язык, чтобы отожрать её! Мальчик закрыл глаза от страха, и вдруг услышал, как кость хрустнула у него в ноге! Не помня себя от ужаса, он вскочил и побежал со всех ног к городу.
— Так, у него же нога была сломана?
— Ан нет! Он влетел на кухню, крича и размахивая руками, и, задыхаясь, рассказал, что да как произошло, повару. А повар смотрит на его лодыжку, и говорит: «Где ж она у тебя сломана, если ты на ней стоишь?» И мальчик понял, что его нога совсем здорова, нет никакого перелома, нет никакого монстра в лесу, и хвороста нет. А он — дурак.
И рассказчик разразился раскатистым хохотом. Успокоившись немного и утерев слезу, он вновь принял серьёзный вид и продолжил.
— Но, всё-таки, этим история не закончилась. Прошло несколько лет. Малец вырос, открыл магазин на окраине нашего городка, стал продавать там самые разные вещи, от овощей и фруктов до рыболовных снастей и капканов. И вот однажды, тёмной-тёмной ночью, вышел он на улицу, вынести мусор, как вдруг услышал вдали блеяние. Он замер. На дороге, ведущей к лесу, освещённой тусклыми ночными фонарями, вдали появился тёмный силуэт. Стэна сковал первобытный ужас. А силуэт приближался, медленно и размеренно, шаг за шагом, всё ближе и ближе. Стэн бросил мусор и заперся у себя в магазине. А силуэт всё приближался, когда он достиг фонарей, они начали мерцать и гаснуть, а гулкий топот ног монстра разносился по безмолвной улице. И вот темный силуэт возник уже у двери магазина. Огромный, как медведь, в тёмном плаще, в широкополой шляпе, он без труда открыл запертую дверь и протиснулся внутрь…
— И Стэна больше никто никогда не видел?
— Почему не видел? Видел. Он и сейчас торгует на том же месте, «Лавка Стэнли Блюма».
— А как же монстр? То есть, силуэт?
— Да, никак. Минут через двадцать он вышел из магазина и так же медленно вернулся в лес. Но вот, что поразительно: через некоторое время после его прихода пропал человек. И сейчас, как он ни заявится к старику Стэну, так кто-нибудь пропадает, а находят его потом растерзанным в лесу!
— И кто же пропал тогда, в первый раз?
— О, это давняя история. Наш священник, отец Филлип Роуэлл, царствие ему небесное. Хороший был человек, тогда уже совсем старый. О! Кстати, с ним такая интересная легенда связана…
— Может уже прекратишь людям головы морочить, Эд! — послышалось из-за спины моего соседа. — Ты несёшь эту чепуху каждому встречному-поперечному. Потому-то к нам больше в город никто и не ездит — ты всех распугал.
Сидевший позади моего собеседника старик, одетый в потрёпанный и почерневший от времени военный мундир старого образца, выпустил облако сигарного дыма, и оно медленно влилось в плотный смог, повисший под потолком.
— Сам заткнись, брюзга! — грозно, но неуклюже поворачиваясь, бросил ему Бенсон. — Впервые хоть кто-то меня внимательно слушает, не порть впечатление!
— Если честно, мне было бы интересно услышать и эту историю, — вмешался я.
— Вот видишь! Так что тихо там!
— А может, я получше тебя её расскажу! — ответил незнакомец, пересаживаясь за наш столик. — Билл Уильямс, к Вашим услугам.
Этот старик оказался человеком высокого роста и крепкого телосложения, он выглядел внушительно, несмотря на свой почтенный возраст. Глубокие морщины придавали его угловатому лицу с прищуренными глазами некую суровость и даже жёсткость. Я представился, и мы пожали друг другу руки.
— Значит, Вы хотите услышать «легенду о крестовом походе старого священника», как её здесь называют. Давно это было. Гражданская война только закончилась, и я вернулся домой вместе с другими оставшимися в живых мужчинами нашего города. Я был тогда совсем молод: двадцать пять, лучший возраст. Наш город почти не пострадал, но что-то здесь произошло, пока мы сражались вдали от дома. Что-то едва уловимое изменилось, словно нечто зловещее повисло в воздухе. Я постарался вернуться к мирной жизни, у меня была семья — жена Марта и сын Сэм. Но по возвращении домой я заметил, что Марта стала какой-то совсем другой. Она не улыбалась мне, как раньше, не здоровалась и не болтала беззаботно с соседками. И Сэм тоже изменился — замкнулся в себе, угрюмым стал. А чуть что случится, так сразу прятался за меня, словно и не мужик. Ну, да он тогда совсем мал ещё был, и всё же… Всё же, меня смущало то, что при малейшей опасности он всегда бежал не к матери, а ко мне — к человеку, которого почти не помнил, ведь когда я ушёл на фронт, ему ещё не было и четырёх лет. А Марта… Марта стала совсем нелюдимая. И ко мне относилась так, будто я ей чужой. Я тоже стал от неё отдаляться. А по вечерам она куда-то уходила, говорила: с подругами встречается, они-де вместе книги читают. Я поначалу не хотел её отпускать, но она как-то всё умудрялась ускользнуть из дома ночью. Дикость! Бывает, я схвачу её за руку, говорю: «Куда ты всё ходишь в такое время?» Говорит: «Встречаюсь с подругами». Ни с кем не общается, а тут вдруг подруги. Я ей: «Темно по ночам одной-то ходить, дай хоть провожу». А она посмотрит на меня, улыбнётся как-то хитро, и мои пальцы сами разжимаются. Сколько раз я ни пытался за ней ходить, она просто вдруг пропадала из виду, ни уговоры, ни упрёки, ничто её не брало. Я в конце концов махнул рукой. Так и время шло, год за годом. И вот однажды, после церковной службы, зовёт меня к себе преподобный Роуэлл на пару слов. Закрылся со мной в своём кабинете и говорит: