За этими разговорами уже прошло около получаса, и мы добрались до неприметной бетонной коробки, которая стояла по правую руку от станции метро “Пушкинская”. У бетонной коробки была очень низкая крыша, и по всей её площади горизонтально выпирали металлические палки, которые то шли сплошной линией, то изгибались в форме синусоиды. По центру топорщилась неестественно ржавая дверь с резной деревянной ручкой.
-И вот это алхимия? – Спросил я озадаченно у Харитона, который уже собирался прощаться и уезжать.
-Да, дорогой. Стучись в дверь и говори, что ты к Владимиру Доброму, тебя сразу пустят. Потом спускайся по лестнице и направо, ты его найдешь сразу. А я поехал, пока, Лёша, - сказав это, Харитон захлопнул передо мной дверь и, помахав мне рукой через стекло, тронулся и поехал куда-то по своим делам.
Я, немного опешив, но не придав значения столь странному ритуалу входа, как я до этого момента думал в кафе, подошёл к двери и два раза отрывисто постучал. Дверь глухо отзвенела металлическую трель, и тут я заметил на резной ручке маленькую дырочку, под микрофон и такую же рядом, под динамик. Из второго донёсся белый шум и чуть погодя, мужской, искаженный радиоволнами голос:
-С кем? – видимо тут была ещё и скрытая камера, потому что загадочный голос не узнал меня и сразу задал вопрос. Я с готовностью ответил:
-С Владимиром Добрым.
-Заходи, - сказал голос, и помехи исчезли. Лязгнул затвор, и дверь открылась. Мне предстала тёмная кирпичная лестница, в конце которой сиял одинокий подрагивающий фонарь. Я начал аккуратно спускаться, чтобы не сильно давить на свою повреждённую ногу. По мере приближения к фонарю я начал различать слабую, но всё сильнее трясущую стены вокруг раскатистыми ударами драм-машин и различных синтезаторов музыку. Спустившись к белой металлической двери, я уже явственно слышал громкий “клубняк” и, недолго думая, распахнул её, войдя в мир “Алхимии”. В мои глаза сразу же ударило разноцветное сияние тысячи софитов, и тут же музыка остановилась. На несколько секунд всё в мире вдруг затихло, эту тишину нарушали только обрывки разговоров различных посетителей, недолитые напитки и гудение ламп, что сейчас, как мне показалось, все вместе были направлены на меня. Яркий свет слепил глаза, и я не мог рассмотреть ничего, кроме нескольких больших, явно мужских силуэтов на расстоянии вытянутой руки и, кажется, небольшой сцены в метрах десяти. В нос сразу же ударили тысячи разных запахов, я узнал только какое-то подобие сладкого виски, сигаретного дыма и огромной мешанины духов, сладких и терпких, как будто ароматы всех цветов на свете смешали в одном большом котле и разбрызгали по всему помещению.
-Мальчики, мальчики! Это наш дорогой гость, мы всецело ему доверяем! – Откуда-то со сцены донёсся радостный бас, и силуэты отступили, дав мне войти в помещение. Впрочем, голос так же быстро и радостно продолжил:
-Прошу любить и жаловать! Новый алхимик в нашем хтоническом царстве любви и поэзии! Алексей Караваев!
Толпа громко залилась смехом и одобрительными выкриками, а я стоял, как школьник на первой в жизни линейке, потупив глаза в пол и щурясь от местного солнца, в роли которого выступали софиты. Но такой интересный приём мне скорее понравился – люблю, когда на мне сосредоточено всё внимание. Софиты понемногу отступили и снова направились на сцену. Теперь я мог получше рассмотреть Алхимию. Невысокая лестница в пару ступеней спускалась на мраморный белый пол, который сейчас из-за отблесков тысячи разных цветов сейчас больше походил на радугу. По пути к сцене, что располагалась в конце зала, находились группы столов, за которыми сидели мужчины, одетые либо помпезно, либо с иголочки, в компании дам в вечерних платьях. Но были и такие, кто не утруждал себя ношением одежды, а прямо так, голышом, сидели и попивали какие-то разноцветные напитки из причудливой формы и расцветки стеклянной, деревянной и даже металлической посуды. По стенам, обитым, как казалось, красными подушками с золотыми ромбами по центру, стояли такие же столики только с выкрашенными разными цветами диванами. За ними сидели не только бизнесмены среднего возраста с их пассиями, но и вычурного вида старики, мужчины с яркими длинными волосами и, зачастую, молодые, стеснительные девушки с неестественно развязными взглядами и макияжем. Все обитатели столов и удобных диванов у стен ничего не пили, они наслаждались кальянами, трубками и другими приборами, из которых хоть как-то можно было курить. Удивляло то, что рядом с ними не вился самый обычный серый, сизый или белый дым. Весь дым в помещении был абсолютно разных цветов, от синего, как посреди глубокого океана, до рыжего, как осенние листья. Некоторые такие диваны были закрыты красными шторками, и, как я понимаю, за ними шёл уже совсем другой праздник человеческих удовольствий. У правой стены, прямо возле входа располагалась барная стойка, с приятного вида мулатом, на плечах которого вальяжно лежали длинные дреды. А на груди была немного расстёгнута шахматная жилетка, освобождая место для галстука-бабочки. Бармен курил чёрную сигарету и протирал стакан. За его спиной топорщились бутылки, исключительно с дорогим алкоголем, большинство марок я даже не узнавал. А также по соседству с ними стояли склянки в форме черепов, человеческих конечностей, рогов и даже в форме женской груди. Тяжело, наверное, было всё это выдувать. Такие, “особенные” бутылки были заполнены разноцветными жидкостями разных консистенций. В некоторых что-то плавало, какие-то будто неярко светились и так и просили всем своим видом, чтобы их поскорее выпили. Через пару мгновений снова прозвучал всё тот же радостный голос, который, как мне казалось всё сильнее заводился. Я, наконец, посмотрел на сцену, там стоял невероятно одиозного вида человек: чёрный цилиндр, из которого у висков выбивались рыжие пряди волос, падая на плечи. Красивое, но не слишком молодое лицо с веснушками около сияющих красным глаз и рыжая густая борода создавали впечатление ирландца-выпивохи, который сегодня перепил и вылез на сцену буянить. Но приталенный зелёный костюм с бутоньеркой, в которой располагалась фиолетовая лилия и идеально блестящие, зелёные, кожаные ботинки разбивали первое впечатление в пух и прах. В руках у мужчины была стойка с микрофоном, и он произнёс: