-Ты? Приглашаешь к себе домой? Меня? – делая паузы между, до и после местоимений, спросил я.
-А чему ты так удивлён? Это самый рациональный вариант из всех. Мой дом находится в Подмосковье, и никто, кроме самых близких, не знает, где именно, - Вова, видимо, действительно не понимал, почему это так меня удивляло. Но я объясню: для меня Владимир Добрый всегда был очень утончённой натурой, которая никого не пускала к себе в мир и хранила его, как зеницу ока. Его жену я видел только на фотографиях и был уверен, что никогда не увижу вживую, потому что она для него была всем миром. А такой человек, как он, явно не хотел раскрывать свой мир кому попало, и, судя по всему, я наконец заслужил право немного вторгнуться в святая святых Вовы. Потому что, по моему мнению, даже если бы миру угрожал бесславный конец и единственная возможность его спасти - открыть двери души Владимира Доброго, он бы этой возможностью пренебрёг.
-Просто ты всегда казался мне человеком, что не допустит вторжения в своё личное пространство, - озвучил свои мысли я.
Потупившись и допив стакан воды, Вова поднял на меня безразличные глаза и сказал:
-Алексей, поехали, хватит этих бессмысленных инсинуаций.
Я, улыбнувшись, встал, и мы направились к выходу из “Алхимии”. Но выйти просто так нам не дали. Уже у двери нас окликнул хозяин этого чудесного местечка:
-Дорогие гости, постойте! Вы кое-что забыли, Владимир! - Подбежав к нам, запыхавшийся мужчина согнулся в попытке отдышаться и, не смотря на нас, протянул на вытянутой руке клочок бумаги.
-Спасибо, Уильям, я думал у вас не получится найти эту информацию, - сказал Вова, принимая листок и кладя его во внутренний карман пиджака.
-У меня не получится? Если бы у меня что-то не получалось, я бы сейчас перед вами не стоял! – Ответил явно уязвленный мужчина, но быстро сменил выражение лица с обиженного на весёлое, пожал нам обоим руки и был таков.
-А что за информация? - Поинтересовался я, пока мы поднимались по лестнице навстречу хмурому небу Москвы.
-Имя одного человека, это не касается нашего дела, - бросил через плечо снова угрюмый Вова и открыл дверь.
Свет фонарей тускло разгонял белизну декабрьского тумана, и мы вышли на уже тёмную улицу столицы. Если, конечно, улицы Москвы хоть когда-то можно называть тёмными. Вова повёл меня на подземную парковку, около бетонной коробки в которой скрывалось хтоническое царство “Алхимия”, и мы подошли к его новенькому Porshe cayenne. Я люблю дорогие машины, но себе никак не могу позволить. И не из-за недостатка денег, на это жаловаться не приходится. А из-за отсутствия прав. Почему-то я всё время откладываю получение столь обычной вещи, которой владеют почти все мужчины после 18. А в машине Вовы я ездил всего один раз в жизни: когда нужно было срочно догнать опасного экстрасенса. Сейчас я был в предвкушении снова увидеть этот кожаный салон, почувствовать запах матовых кресел и снова удостовериться в невероятной педантичности моего коллеги. В последнем я сразу же и убедился, увидев, что в машине ничего не изменилось с нашей последней с ней встречи: та же сверкающая чистота, тот же запах новой машины и брелок в виде гильзы винтовочного патрона под зеркалом заднего вида.
-Садись, Алексей. Время не ждёт, - строго заключил Вова, отвлекая меня от мыслей о тошной идеальности этой машины, и я, расположившись на пассажирском сидении спереди, вспомнил про Витю. Не то чтобы я о нём забывал по-настоящему хоть на секунду, но как только мы тронулись и мой радиоприёмник в голове перестроился с волны “деловой разговор” на “время подумать о своей жизни”, я сразу же начал корить себя за его смерть. Перебирать тысячу разных вариантов, как я мог бы изменить этот день, будь я немного быстрее, будь я немного умнее. Но после получаса самобичевания я расплылся на кресле в бесконечном унынии. Как ни посмотри, но я всё-таки был виноват в его смерти, а изменить уже ничего было нельзя. И вот так почему-то всегда. Почему вселенная не даёт второй шанс в таких важных вопросах? Почему нельзя просто дать мне по-другому прожить один чёртов день?!
Мой внутренний голос понемногу переходил на всё более громкие тона и, как мне кажется, “вселенная”, которую он упоминал, немного сжалась от страха, пусть и от невысказанного вслух, но всё же такого сильного гнева. Вова не был любителем поговорить, особенно за рулём, так что я даже не пытался заводить разговор. Но тут он вдруг начал переключать станции на радио, когда закончился его любимый сборник Рахманинова. По-прежнему удивляюсь тому, насколько странно сформировался музыкальный вкус Вовы.