За все время Логинов не сказал ни слова. Он сидел поодаль на камне и, о чем-то думая, смотрел на другой берег… И вдруг я подумал о том, что ведь почти ничего о нем не знаю. В стремительном беге времени и дел мне некогда было приглядываться к окружающим меня людям. Как часто бывало, ночью приходит пополнение и сразу же вступает в бой. А утром многие ранены и даже убиты. Эти люди пробыли рядом со мной всего несколько часов — пришли, сделали свое дело и ушли.
Я взял с собой Логинова, чтобы с ним поговорить, понять его, но он молчал, и в глубине души я был ему за это благодарен. Я так устал, что просто хотелось сидеть и молчать. В каком-нибудь полукилометре шел бой, а здесь, на берегу, смотря на белые барашки медленно катящихся тяжелых волн, мы чувствовали себя в глубоком тылу.
На левый берег мы перебрались без особых приключений. Я торопился. Следующий паром должен был вернуться назад в пять часов вечера. Если мы опоздаем, придется ждать ночи. В половине пятого с тяжелым брезентовым баулом, опечатанным сургучными печатями, мы вновь стояли на берегу.
Быстро сгущались сумерки. Было холодно. Хотелось скорее добраться до своего блиндажа и отогреться у печурки. Логинов в стеганом, туго подпоясанном ватнике тоже, видно, сильно продрог. По-прежнему он держался сухо, молчаливо и даже настороженно. За все время мы сказали друг другу несколько фраз.
Паром долго не приходил. На берегу скопились машины с боеприпасами. Какой-то пожилой усатый майор бегал от одного шофера к другому и срывающимся на ветру голосом приказывал рассредоточиться. Но его никто не слушал.
Вверх по Волге медленно прополз буксир, тянувший на канатах от самой Астрахани две глубоко осевшие баржи с нефтью. Рискованное дело — тащить мимо города баржи, каждая из которых удобная цель для бомбардировщика, но другого пути нет. Добросовестно стуча машиной, буксир изо всех сил шел против течения. Несколько снарядов разорвались вокруг него и около барж, но огонь был неприцельный, и большой опасности не было.
Скорей бы подошел паром! Наконец его темная полоска медленно отделилась от правого берега и поползла к нам.
— Ну, Логинов, — сказал я как можно более бодро и дружелюбно, — давай не теряться. А то нас отожмут.
Я показал усатому майору свои документы, и он пообещал что пропустит нас на паром, хотя претендентов уже накопилось великое множество. Среди них даже полковник из штаба фронта. Однако груз, который мы везли, был не менее важен, чем боеприпасы.
Не буду рассказывать, каких трудов стоило нам войти на этот проклятый паром, сколько было споров и даже ругани. Майор совсем охрип. Наконец на помост въехало несколько машин, они стали рядом. Между ними разместились люди.
Механик запустил мотор буксира, паром вздрогнул и медленно пополз к середине реки. Я смотрел на мальчишеское узкое лицо Логинова и чувствовал мучительную неловкость от бессилия заставить его говорить со мной так, как мне этого хотелось. А мне хотелось, сердито и значительно сдвинув брови, внушать ему истины о необходимости выполнять свой долг, о том, что надо быть смелым, стойким, исполнительным. Я готов был к тому разговору, который я называл «по душам», а Логинов стоял «застегнутый на все пуговицы». Его руки лежали на автомате. Он спокойно смотрел в бурлящую за кормой воду и совсем не смотрел на меня. Это меня сердило. Черт подери! В конце концов — я все-таки командир. Хочешь ты или не хочешь, но ты меня выслушаешь… Но в этот момент случилось нечто, заставившее меня забыть о своем намерении.
— Летят! — крикнули с кормы.
Я взглянул в небо и увидел, что под облаками прямо на нас разворачивается звено «юнкерсов». Дело оборачивалось плохо. Если артснаряды ложились неприцельно, то «юнкерсы» будут бомбить с пикирования и почти наверняка не промахнутся.
С обоих берегов по ним забили зенитки, но самолеты поднялись выше и скрылись в облаках. Не было сомнения в том, что это лишь маневр. Они подкрадутся к нам поближе и пойдут в пике тогда, когда будут над нашими головами.
— Ты умеешь плавать? — обернулся я к Логинову.
— Умею, — ответил Логинов, не прибавив «товарищ командир».
Я невольно отметил это, но сейчас было не до тонкостей субординации.
— Если что-нибудь со мной случится, — сказал я, — ты этот баул доставишь начальнику политотдела.
— Есть, — сказал он так угрюмо и твердо, словно меня уже ранило или убило.