Представив, что с этим вопросом мне придётся звонить «кадровичке», я моментально почувствовала желчь во рту. А при мысли о том, что я снова увижу и Тарасова, и Коростелёву, и ТОГО, кого нельзя называть (и кто стал моим персональным Волан-де-Мортом), я вообще ощутила головную боль. Впрочем, у меня был один беспроигрышный вариант, как вернуть обратно своё имущество. Я открыла телефон и поискала в записной книжке номер Вадима. Набрала ему, послушала долгие гудки: Шевелёв не отвечал. Но с учётом того, что на календаре значилась суббота, а на часах семь вечера, то какой парень в это время будет сидеть у телефона?
«Занят? Не страшно. Напишем ему смс».
Перебираясь по иконкам, я обратила внимание на «единичку» в почте. Мой личный адрес его не знал никто, кроме Вадима, и ТОГО, у кого больше не было имени. Подумав, ткнула на «GMAIL» («А вдруг Шевелёв уже забрал мою трудовую книжку?») почта открылась и мой мир разбился. Он кувыркнулся, он с безжалостным треском и визгом пошёл по швам, он покатился вниз, как лавина с гор. И всё моё спокойствие, вся моя кажущаяся безмятежность обратились в труху, разбившись у моих ног в миллионы осколков.
«Ну что ж, здравствуй, Наташа».
Я не хотела читать это письмо, честно. Я ненавидела свои пальцы, открывшие текст. Я ненавидела свои глаза, жадно бегающие по строчкам, но я ничего не смогла сделать. Я всё-таки прочитала его. И всё встало с ног на голову. Когда-то давно я видела по телевизору, как во Вселенной умирает и зарождается сверхновая. То, что в считанные секунды произошло со мной, можно было сопоставить только с этим. Оглушительный взрыв в мозгу. Потом черная дыра втягивает внутрь все твои девять чувств зрение, вкус, слух, осязание, обоняние, чувство тепла, равновесия, восприятия боли и чувство собственного тела и выкидывает наружу десятое.
Любовь, ненависть, нежность, желание, боль. Говорят, перед смертью, перед мысленным взглядом людей образуется раскадровка их жизни. Я увидела её всю, но она была не обо мне, а о НАС. Вот наша первая встреча: Саша стоит на крыльце, я, смущаясь и морщась (у меня натёрта нога), некрасиво хромая, шагаю к нему на встречу. Большая светлая переговорная и моё собеседование с ним. Его глаза, усталые и рассерженные: я не такая, какой должна была быть его идеальная сотрудница. Аккуратный профиль, аккуратная стрижка (ни пряди не выбьется), длинные ресницы и насмешливо поджатые губы: он доволен, что почти напугал меня у шлагбаума, но все-таки решил искупить вину, любезно подвозя меня до крыльца. Вот его резкий поворот головы ко мне и снова его глаза, в которых неожиданно вспыхнули интерес и желание.
И снова его глаза, но теперь они близко-близко, и мы почти в темноте. Губы гладят мои. Шёпот: «Иди ко мне». Моё первое прикосновение к его обнажённой коже. Мне не хватает дыхания, когда я смотрю на него, нависающего надо мной, на его смуглую, напряженную шею с детской цепочкой и маленьким мерно раскачивающимся крестиком. Он смотрит на меня, ищет в глазах, что я чувствую? Я тянусь к нему, пытаюсь изогнуться, и его глаза вспыхивают. Вот он заснул: он всегда спал на боку или на животе, подвернув руку.
Вот он смотрит на меня, вот он говорит, вот он улыбается. Саша в куртке и джинсах, Саша в строгом костюме. Саша в домашних шмотках и с газетой в руках, скрестив ноги, заснул на моём диване. И сумасшедшая, невероятная, оглушительная тоска, что этого больше не будет, от чего хочется умереть, закричать или начать биться головой о стену.
«Я любила тебя. Господи, как же я любила! Ну зачем ты меня отпустил? Ну почему ты не остановил меня? Ты же мог меня найти, я же это знаю: в самый последний момент я, наплевав на свою хвалёную гордость, оставила тебе ниточку, отдав ключи от твоей машины соседу. Он должен был рассказать тебе, где разыскать мою маму. А она знала и мой телефон, и адрес. Ты мог связаться с ней. Ты мог приехать за мной!»
Нет ответа. Письмо Саши было отправлено восьмого ноября. С тех пор он не звонил и не искал меня. Я это знаю: неделю назад я всё-таки разблокировала свою сим-карту.
Ту ночь я не помню: впервые в жизни наглоталась снотворного, чтобы упасть и заснуть. Утро разбудило меня розово-синим рассветом, «переговорами» двух котов на соседской крыше, звоном посуды (на кухне хозяйничала тётя Рита) и разговором Кристиана с отцом, который доносился до меня из-за неплотно прикрытого окна, с улицы: