Выбрать главу

Руководство группы предложило Марии Масюк поступить на работу в немецкую торговую фирму. Необходимым для этого опытом она обладала: с конца тридцатых годов и до начала войны работала продавцом одного из магазинов в самом центре Бобруйска.

— А что скажут люди? — спросила женщина, когда Химичев объявил ей об этом решении.

Ответить на этот вопрос было нелегко. Подпольщики хорошо знали, как относятся горожане к фашистским прислужникам, к людям, добровольно ставшим на путь пособничества врагу. Однако иного выхода, реальной возможности поддержать нелегальную организацию продовольствием, к сожалению, не существовало. И Мария понимала это не хуже других.

— Надо, Маша, — мягко сказал Химичев.

— Ладно, согласна, — твердо ответила она.

На следующий же день, пройдя через несколько инстанций, она оказалась в кабинете главы одной из оккупационных торговых фирм, немецкого коммерсанта. Шеф, задавая вопрос за вопросом, внимательно приглядывался к молодой симпатичной женщине, изъявившей желание работать у него. И, по-видимому, не усомнился в ее искренности — вскоре Мария была зачислена в штат фирмы. Ей оказали «высокое» доверие и поручили заведовать хлебным магазином № 4 по улице Карла Маркса.

И вот первый день работы за прилавком. Огромной очереди полуголодных горожан, кажется, не будет конца: дневная норма на человека ничтожна, но даже ее далеко не просто получить.

Суровые взгляды людей, знакомых еще с довоенного времени, соседи, с немым укором и болью глядевшие на Марию, — все это наполняет ее сердце щемящей тоской и незаслуженной обидой.

Знала Мария, на что идет, но никогда не могла предположить, что таким тяжелым бременем ляжет на нее презрение бобруйчан.

Вечером того же дня с горькими слезами обиды на глазах она говорила Ивану Химичеву и Владимиру Дорогавцеву:

— Меня же забьют свои, понимаете, свои! И совершенно правы будут! И потом, Иван Алексеевич, — уже спокойнее добавила она, — мало заведовать магазином, чтобы получить лишний хлеб. Все ведь учтено до грамма. Надо искать способ…

— Ищем, Машенька, ищем, — успокоил женщину Химичев. — А пока входи к оккупантам в доверие.

В конце июля сорок первого года группе Ивана Химичева удалось войти в контакт с Андреем Константиновичем Колесниковым — инженером железнодорожного транспорта, которому по заданию подпольщиков удалось проникнуть в созданную оккупантами городскую администрацию и занять там одно из руководящих мест — пост шефа биржи труда. Используя широкие полномочия, предоставленные ему новой властью, Колесников сумел в краткие сроки устроить ряд бобруйских подпольщиков во многие организации и учреждения города. Именно так бывший работник армейской газеты коммунист Петр Стержанов стал директором городской типографии. Это было чрезвычайно важное событие. Через некоторое время, когда с помощью того же Андрея Колесникова штаты типографии пополнились советскими патриотами (среди них оказалась одна мужественная женщина — Лидия Ткачук), Стержанову удалось организовать регулярный выпуск очередных сводок Совинформбюро типографским способом, обеспечить подполье бланками различных документов и удостоверений, вкладышами прописки для паспортов с текстом на немецком и русском языках, а также точной копией печати городской управы, без оттиска которой считался недействительным любой из пропусков.

И конечно же бесценной стала еще одна разновидность печатной продукции городской типографии — многие сотни экземпляров хлебных и продуктовых карточек, которыми, несмотря на строжайший контроль комендатуры и гитлеровской администрации, снабжалось подполье. Впоследствии эти талоны, как правило, с помощью Нины Гриневич, Лидии Островской, Ольги Сорокиной, Марии Саватеевой, Александры Вержбицкой и других реализовывались в хлебном магазине Марии Масюк.

Мария понемногу привыкала к своему нелегкому положению. Покупатели недоумевали: почему она не жалуется оккупантам, почему не отвечает на подковыристые слова в ее адрес, а лишь отмалчивается? Хозяевам же торговой фирмы заведующая хлебным магазином нравилась: она досконально знала свое дело и своевременно надлежащим образом отчитывалась за проданный хлеб талонами. Ей полностью доверяли, нередко ставя в пример другим продавцам.