Под вечер вернулись два наших москвича — Демьянович и Костюкович, отпущенные по домам на часовую побывку. Для Костюковича эта встреча с родными стала последней. Но пока мы все были живы и здоровы, и на вечернюю поверку отряд выстроился в полном составе. Перед развернутым строем Кисляков представил прибывшее «московское» пополнение.
— Вот наш радист — Володя Тарасов. Будет держать связь с Большой землей. А это его правая рука — Валентина Торопова. Так что не без женщин в отряде. И пусть только кто-нибудь вздумает ее обидеть, — Кисляков как бы шутя повертел в воздухе кулаком, размеры которого убедительно свидетельствовали, что лучше уж на него не натыкаться, — ну и, наконец, вот грозная огневая сила — подрывники — специалисты по шоссейным и железным дорогам.
Вечером к школе подрулила черная «эмка», из нее вышли капитан и двое штатских. Нас с оперуполномоченным Чуяновым отозвали в один из школьных классов. Здесь-то мы узнали о том нашем пополнении, с которым предстояло познакомиться несколько позже, уже за линией фронта. В глубоком тылу нашего появления ждали свои люди, хорошо знающие обстановку в своих районах. В деревне Бабий Лес — лейтенант Иван Фоминков, в деревне Росошно — Иван и Григорий Кирильчики, в Острове — Дубовский и лесник Антон Яцкевич, в Сухом Острове — фельдшер Алексей Фролович и его жена Лена. Последний организационный вопрос был, таким образом, улажен, и теперь ничто не удерживало нас в Москве.
Утром отряд разместился в грузовиках, моторы загудели, мы поехали. Прохожие провожали взглядами наши грузовики с некоторым удивлением. Со стороны мы, должно быть, выглядели весьма загадочно. Наряженные кто во что горазд, в пиджаках, бушлатах, гимнастерках, кепках и полувоенных фуражках, мы смахивали на бригаду, отправлявшуюся убирать картошку в колхоз. С другой стороны — сверкающие на солнце винтовки и автоматы. Было над чем задуматься прохожим. И только песня, что лихо развевалась за мчащимися по шоссе грузовиками, могла кое-что сказать об истинном назначении этих пестро одетых, но вооруженных людей. По ветру неслось:
Грузовики мчались дальше и дальше. Запад неумолимо надвигался на нас, как бы демонстрируя документальные кадры отгремевшей военной эпопеи: изрытая воронками от авиабомб и снарядов, исполосованная траншеями земля, сожженные деревни с сиротливо торчащими трубами печей, черные громады искореженных танков по обочинам дорог, разбитые пушки.
Но что интересно, на нас угнетающего впечатления эти картины не производили. Ожесточенность боев, убедительно запечатленная батальным пейзажем, передавалась нашим сердцам и взывала к отмщению.
Лейтенант Василий Соляник всматривался в дорогу с особым вниманием. На одном из перегонов он вдруг попросил остановить машину.
— Разрешите остановиться у этой высотки, товарищ командир. Тут похоронены бойцы моего взвода и мой друг, командир роты. Здесь мы прошли свое боевое крещение.
Машины затормозили. Соляник соскочил с борта и кинулся вверх по склону, к поросшей березами вершине высоты. Молча за ним потянулись остальные. И вот мы стоим у братской могилы, на земле, усеянной позеленевшими патронными гильзами.
— Да, здесь, — едва слышно сказал Вася. Его юношеское лицо внезапно осунулось, отвердело. Оглядевшись, он снял шапку, потом наклонился, раздвинул рукой траву. Мы увидели снарядную гильзу среднего калибра — немудреный солдатский памятник с высеченными ножом фамилиями погребенных товарищей. Коснувшись губами гильзы, Василий встал, взглянул на нас.
— Пять страшных дней и ночей стояли мы тут. Не раз рукопашная шла прямо в окопах. Трижды высота переходила из рук в руки, и все же мы удержали ее. Похоронили товарищей, потом получили приказ отойти…
Участки этой дороги были памятны не только лейтенанту Солянику. Моя память, например, сразу ожила, как только за поворотом открылся старинный Торжок. Некогда чистенький, утопающий в зелени, он предстал перед нами в руинах, коричнево-пепельный и безжизненный. Мелькнула школа у реки, от четырех этажей которой остался лишь фундамент с зияющей чернотой подвала. В этом здании, превращенном в госпиталь, я залечивал рану, полученную в первые дни войны.
Между тем близость фронта скоро начинала давать о себе знать. Где-то в поднебесье шел яростный воздушный бой. Чтобы не попасть под внезапный обстрел немецкой авиации, командир приказал свернуть с дороги, замаскироваться в сосновом лесу. Автомашины и люди укрылись под деревьями. Чувствовалось, как мелко дрожала и глухо стонала земля.