— Жарко будет ночью, товарищ комиссар, — озабоченно произнес парторг Ивановский, подошедший ко мне после беседы с коммунистами штурмовой группы. — Все довольны, что штурмом будет руководить сам Тарунов. Сегодня парторганизация пополнилась более чем двумя десятками коммунистов.
— Это очень хорошо. В этом наша сила и залог победы… До встречи на хуторе Старина.
Мы крепко пожали друг другу руки. На этот раз расставание было каким-то тяжелым, с нехорошим предчувствием…
В этот день стемнело раньше обычного. Небо заволокли плотные тучи. Затем хлынул проливной дождь. Все вокруг наполнилось глухим шумом. Умолкли пушки и пулеметы немцев. Они ушли с открытых мест в чащу, укрылись под пятнистые плащ-палатки и в наскоро сделанные шалаши. Карателям, по-видимому, и в голову не приходило, что в такое ненастье по топкому, во многих местах непроходимому болоту на узком участке фронта блокады бесшумно надвигаются два партизанских отряда. Их командование вообще уже считало, что никаких организованных партизанских сил нет, а остались лишь деморализованные одиночки, рассыпавшиеся по болоту.
В сплошной тьме выдерживать направление было очень трудно. Ударная группа прокладывала дорогу по компасу. За ней, через 80—100 метров, двигались заслоны и колонна главных сил. С каждым километром эта колонна становилась все длиннее: к ней присоединялись партизаны других отрядов и местные жители. Каждый понимал, что прорыв — это последний шанс спастись. Шли насквозь мокрые, порой проваливаясь в болото по пояс, а то и по грудь. Все помогали друг другу.
Холодный дождь продолжал лить как из ведра. Одежда набухла, неприятно прилипая к телу, отяжелела и тянула книзу. Многим, особенно ходячим больным, истощенным и несшим тяжелые грузы, было просто невмоготу. Им как воздух нужны были передышки. Но останавливаться было нельзя — июньская ночь коротка. Собрав последние силы, все неудержимо шли вперед.
Лишь перед рассветом колонна достигла намеченного исходного рубежа для прорыва. Ступив на сушу, партизаны облегченно вздохнули. Колонна подтянулась, остановилась и перестроилась в боевой порядок. Ускоренным шагом ушла вперед ударная штурмовая группа. Вправо и влево развернулись боковые заслоны. Соблюдая осторожность, отряд продолжал путь вперед.
Тьма начинала отступать, чуть-чуть посерело. По всему чувствовалось, что враг уже совсем близко, но он пока молчал. Только изредка низко нависшие черные тучи то тут, то там по фронту блокады озарялись вспышками ракет, а в небо врезались золотистые нити трассирующих пуль.
Наконец сквозь мокрый кустарник штурмовая группа вплотную приблизилась к рубежу, занятому противником. Почти над нами взвились вверх ракеты, и совсем близко раздались автоматные очереди. Ударная группа бесшумно развернулась в густую цепь для атаки.
— Хальт! — вдруг громко раздалось впереди. Вверх взметнулась осветительная ракета, а из кустов тотчас же ударил пулемет.
В ответ злобно хлестнули наши короткие автоматные очереди. Пулемет смолк.
— Партизанен! — дико завопило несколько карателей. Над станом врага взвились десятки новых ракет, как днем осветив впереди лежащую местность.
— Смерть карателям! Вперед! Ура-а-а!
Грозное партизанское «ура!», несмотря на сильный огонь пулеметов и автоматов, разносилось над необъятным паликовским массивом. Местом прорыва была избрана большая поляна в полукилометре от деревни Пострежье. Подразделение карателей, застигнутое врасплох, открыло хотя и сильный, но беспорядочный огонь. Поляна озарилась дрожащим светом десятков ракет, наполнилась оглушительной дробью бешено строчивших пулеметов и автоматов, раскатистым партизанским «ура» и воплями гитлеровцев. Каратели заметались в панике. Многие из них падали под партизанскими пулями на пути к окопам. Некоторые, пытаясь спастись, бежали в лес. Сопротивление продолжали оказывать лишь пулеметы в окопах. Но и их быстро заставили замолчать гранатами.