Выбрать главу

Усевшись под вывеску «Звезда Кентукки», Роб прислонился к одному из холодных, влажных столбов и принялся вырезать дальше.

Но мысли его ходили по кругу — вспоминался то отцовский гнев, то Сикстинины слёзы, — и он никак не мог сосредоточиться. Взглянув снизу вверх на изнанку вывески, Роб вдруг вспомнил ещё один запретный момент из прошлого… Он лежит под дубом, на расстеленном на земле одеяле. С одного боку от него мама, с другого — спящий отец. Отец похрапывает. А мама берёт его, Роба, за руку и показывает на пронизанные солнцем листья дуба.

— Гляди, сынок! Я в жизни не видела такого красивого, сочного зелёного цвета. Верно?

— Ага. — Роб рассматривает листья. — Зелёный… Точно его Бог только что придумал.

Мама сжала его руку.

— Ты прав. Так и есть. Первородная зелень. Её только что создал Бог. Мы с тобой видим мир одинаково.

Роб сосредоточился на зелёном цвете. И позволил ему просочиться через щель в чемодане, заполненном всем, о чём нельзя мечтать и просто думать… Зелень выбралась на свободу и заполнила его голову. И он вспомнил про Сверчка, попугайчика Уилли Мэй. Интересно, он был таким же ярко-зелёным? Первородным?

Так он и размышлял, а руки тем временем работали сами. Поэтому Роб ничуть не удивился, когда — отложив ножик и чуть отстранив поделку — он разглядел крыло, клюв и крошечный круглый глаз. Вот он, Сверчок, волнистый попугайчик Уилли Мэй, рождается заново под его ножом.

Он трудился над птичкой долго, так долго, что она стала совсем как настоящая — вот-вот запоёт. Когда Роб вернулся домой, отец спал, растянувшись в шезлонге. Ружьё лежало на своём месте, в запертом футляре, а вот мешка с мясом нигде не было. Значит, утром ему тигра уже не накормить… Придётся ждать, пока Бошан привезёт следующую порцию.

Подойдя к шезлонгу, Роб всмотрелся в спящего отца. Вот его руки — тяжёлые, узловатые; вот лысина на свесившейся набок голове. Мальчик пытался всё это запомнить и одновременно понять, разобраться, каким образом уживается в одном человеке этот страшный гнев и это благостное спокойствие. А ещё ведь он умеет петь, и улыбаться умеет — широко-широко… Тут отец вздрогнул и проснулся.

— Привет, — сказал он.

— Привет, — ответил Роб.

— Который час?

— Не знаю… поздно уже.

Отец вздохнул.

— Давай-ка сюда твою мазь. Пора ноги мазать.

Роб передал ему тюбик.

Мир снаружи вздыхал и скрипел. Снова зарядил дождь. Папины руки касались ног Роба мягко и ласково.

Глава 23

Наутро Роб положил в один карман ключи от клетки, в другой — деревянного попугая и отправился искать Уилли Мэй.

Нашёл в бельевой комнате. Она сидела на одном из раскладных стульев, курила и глядела в пустоту.

— Привет, — сказала ему Уилли Мэй. — Где твоя подруга?

— В школе. Но сегодня там короткий день.

Руки Роб держал в карманах. Уилли Мэй он нашёл, вот она, только он почему-то боялся показать ей птичку. Что, если попугайчик был на самом деле совсем другой? Что, если он вырезал птицу, совсем непохожую на Сверчка?

— И что, спрашивается, ты смотришь на меня такими хитрющими глазами? — спросила Уилли Мэй.

— Я тут кое-что для тебя сделал, — быстро сказал Роб, накопив каплю отваги.

— Сделал? Для меня? Честно?

— Ага. Закрой глаза и протяни руку.

— Даже не верится, — сказала, улыбнувшись, Уилли Мэй. Потом она послушно закрыла глаза и протянула вперёд огромную чёрную ладонь. Роб осторожно опустил на неё птичку.

— Можешь смотреть, — разрешил он.

Уилли Мэй сомкнула пальцы и, не открывая глаз, сделала ещё одну затяжку. Длинный столбик пепла на кончике сигареты дрожал, но не падал.

— Могу и не смотреть, — наконец произнесла она, и пепел всё-таки упал на пол. — Я знаю, что у меня в руке. Мой Сверчок.

— Но ты должна посмотреть и сказать, похоже получилось или нет, — потребовал Роб.

— Я никому ничего не должна. Кроме как всю жизнь быть чёрной да вовремя помереть, — возразила Уилли Мэй.

Она открыла глаза медленно-медленно, точно боялась спугнуть сидевшую на ладони птичку.

— Точь-в-точь мой Сверчок, — кивнула она. — Как живой.

— Теперь он будет с тобой всегда. Не во сне, — сказал Роб.

— Верно. А где ж ты так научился по дереву резать?

— Мама научила.