Она не успела понять, что больше поразило ее — эти три слова или рука мисс Уинтерборн, которая тяжело легла на ее парту, взяла записку и поднесла к глазам. Они презрительно сощурились, и учительница произнесла: «Дети, у меня есть новость». Ученики зашушукались, головы со взбитыми прическами и прилизанными волосами поднялись от книг, красные и горячие от спертого воздуха уши насторожились.
— Вам всем будет интересно знать, что дорогая наша Линда Стемп влюбилась. Если только не признается тот, кто написал эту записку, я буду считать, что это дело рук самой Линды, и после обеда она будет косить траву около школы.
Все снова затихли, Шарлотта уткнулась в свою книжку, а Линда принялась горестно размышлять, как же это так, — она, конечно, ждала, что жизнь будет обращаться с ней по-разному, но чтобы настолько нечестно… Такого подвоха от Шарлотты она никак не ожидала; но тут Шарлотта закрыла книгу и призналась, что это она написала злосчастную записку.
В конце дня мисс Уинтерборн выдала Линде и Шарлотте по косе и отправила их на вершину холма, а Брудеру, который пришел за Линдой, посоветовала не ждать ее и отправляться домой.
— Он даже спорить с ней не стал, — заметила Шарлотта. — Так и ушел без тебя.
— С ней никто не может спорить.
— Но ты ведь сама говорила — он делает что хочет, разве не так?
Через два часа они расчистили поляну, расцарапав себе все руки, и, когда мисс Уинтерборн все же отпустила их, отправились домой к Шарлотте. Тем вечером между девушками образовалась какая-то связь, слишком неопределенная, чтобы ее можно было выразить словами, и каждая чувствовала это, хотя и по-разному: Линда всей душой верила, что Шарлотта была ее подругой, а Шарлотта считала, что сумеет сделать так, чтобы Линда говорила правду. Они спускались с холма, держась за руки и весело размахивая ими, и две совсем маленькие капли крови вытекли из царапин и смешались.
Шарлотта с отцом жили в трущобах на берегу, где селились вдовцы, одиночки и увечные, которые ходили в плавание и тем зарабатывали себе на жизнь. Про них говорили — кто за таких пойдет: и замурзанные они, и воняют рыбьим жиром, и при всех чешут там, где приспичило. «Кому они нужны? — вопрошала Маргарита. — До конца жизни из грязи не вылезешь». Крыши здесь были покрыты толем, стены перепачканы чадом керосина, дымом из трубок, следами засаленных рук, рыбьей чешуей, а в самых грязных — соплями, выковырянными из ноздрей. Любой металл, кроме латуни, — даже пряжки на поясах и пуговицы на брюках — сначала покрывался налетом морской соли, а потом чернел, разъедаемый коррозией. Хибарки стояли так близко к воде, что у них не было окон на фасаде, только двери на плохо укрепленных петлях, и, когда дул сильный ветер или пьяный владелец такой хибарки в беспамятстве забывал плотно прикрыть ее, порыв ветра немилосердно вырывал дверь из проема, как будто сдирал повязку с раны.
Когда они добрались до жилища Шарлотты, солнце уже садилось и океан лежал перед ними совершенно спокойный, золотистый, не смущаемый ничем, кроме случайного всплеска летучей рыбы. Шарлотта предложила Линде выпить молока, зажгла лампу, а потом — сигарету. Линда еще никогда не видела, чтобы девушка курила; изо рта Шарлотты клубился жемчужно-серый дым. Шарлотта протянула сигарету и Линде, и та беспомощно зажала ее губами, не понимая, что с ней делать.
— Слышала — говорят, проведут электричество сюда и дальше, в поля? — сказала Шарлотта. — Наконец хоть кто-то о наших хибарах вспомнил. Отец ушел в Пойнт-Консепшн, за выдрами, и я слышала, у нас будет свет еще до того, как он вернется. Я сейчас пишу об этом рассказ — с самого начала, когда поставили первый столб, и до того, как в домах загорелись лампочки.
Со временем, когда Шарлотта выходила собирать материал для своих репортажей, ее форменной одеждой стала черная узкая юбка, к поясу которой она прикрепляла никелевые часы на цепочке, с крышкой, украшенной трилистником. В ее речи появились фразочки вроде «Время — враг репортера» и «Вот так вот!»; Линда не сомневалась, что Шарлотта почерпнула их из газет, которые с месячным опозданием прибывали к ним в библиотеку со старого доброго востока. «Я буду говорить правду, вот так вот», — заявляла она. И вскоре Линда поняла, что вот так вот, на веру, принималось то, о чем писала Шарлотта, даже когда она весьма вольно обращалась с правдой: в лавке Маргариты гудели посетители, обсуждая новости из свежего номера «Пчелы», точные или не очень точные; это как будто никого не волновало. В таких случаях Шарлотта имела обыкновение говорить: «Но могло ведь быть и так!»
— А ты никогда не переживала из-за того, что неправильно все понимаешь?