— Это что такое? — удивилась она. — То не говоришь со мной по целым неделям, то вдруг за руку хватаешь? Не торопись!
— Линда, это все не так просто.
— Всегда все не так просто.
Когда работники собрались на крыльце, Пайвер сказал, что девчонок не берет, но Брудер расхвалил умения Линды. Пайвер недоверчиво сложил на груди руки, а Брудер подошел к нему ближе и многозначительно сказал: «Мне кажется, ты не понял». На работу устраивались по большей части простые работяги и рыбаки, они все знали Линду, и все загалдели, дыша перегаром от виски сквозь усы: «Она девчонка хорошая! Не отказывайте ей! Мы все ее тут знаем!» Линда не возражала, чтобы ее так защищали, Пайвер не сумел устоять и в конце концов согласился взять ее.
Но оказалось, что ставить столбы еще скучнее, чем строить лестницу. Целый час Пайвер давал им разные указания и под конец эффектно произнес:
— Ну что ж, друзья. Вперед, и пусть свет цивилизации достигнет самого фронтира!
Он сложил ладони рупором и предупредил всех, что электрический столб вполне может наклониться — не сегодня, так завтра. Сначала он не понял, удалась ли его шутка, но потом хихикнул и подумал, что блеснул-таки остроумием, ведь он был человеком, достойным обрабатывать землю. «Мы все здесь оказались не просто так», — любил повторять Пайвер, и хотя деньги у него закончились раньше, чем электролинии протянулись везде, и он смылся, оставив почти тысячу вкопанных в землю столбов, но сегодня он в первый раз вывел своих людей на работу.
Все поместились в фургон для перевозки скота и поехали на окраину города, где заканчивались все дороги, поля и оросительные каналы упирались в щетину дикого кустарника, и вечнозеленые кусты тянулись до самых предгорий, как всегда. Фургон остановился на углу участка мисс Уинтерборн, где небольшая посадка салата ждала весны, окно закрывала штора на роликах, уголок которой приподнял длинный любопытный палец. Второй фургон, на узких неустойчивых колесах, уже стоял в кювете между дорогой и полем; в нем лежали столбы из обтесанной невадской сосны, которую рубили на западных склонах недалеко от Йосмита, а потом привозили сюда по железной дороге. Дерево было палево-бледное, с мягкими темными пятнами на местах сучков, а сами столбы — короче, чем представляла себе Линда. Она волновалась, как бы провода не провисли чересчур низко, не помешали бы чернохвостым оленям или, еще хуже, не повредили бы белые крылья кондоров. Когда Пайвер приехал в своем автомобиле, она сказала ему об этом. «Еще раз вякнешь, и домой отправлю!» — рявкнул он. Линда отступила, уткнулась в Брудера, ощутила, как твердые мышцы его груди защищают ее плечи.
Было субботнее утро, и весь месяц им предстояло работать по воскресеньям и вкапывать столбы в стояки, как называл их Пайвер. «Глубина должна быть шесть футов. Чтобы столб прочно стоял, стояк должен быть глубиной шесть футов», — строго наставлял он их.
По небу с запада бежали хмурые облака, надвигалось ненастье. Вдалеке сам с собой сражался океан, ветер кидал на берег кипящие волны, приносил с океана тину и ил. Низко над водой пролетели три пеликана, высматривая свою излюбленную добычу — чернильных кальмаров. Короткая неласковая калифорнийская зима волновала Линду; в эти январские и февральские недели все как будто облачалось в сырое, тяжелое серое пальто. В сезоне дождей было что-то особенно грустное, и Линда всегда ждала его с нетерпением. Почему-то на ум приходили мысли о молодости Валенсии, ведь, если совсем честно, иногда Линда сомневалась, верила бы она почти библейским рассказам Валенсии о потопе и пожаре, если бы не жила в «Гнездовье кондора», где зимой от дождей раскисала земля, а Зигмундова топь почти до краев заполнялась коричневой жижей; где недолгая осень зажигала яркие факела листьев в каньонах, отчего они светились сильнее, чем любая электрическая лампа.