Блэквуд не совсем ее понял, но ответил:
— Никто и никогда не предсказал еще, что будет завтра.
Миссис Ней согласно кивнула и подняла со стула связку ключей.
— Она сама все это вам рассказывала?
— И да и нет. С годами мало-помалу все узнается само собой. Линда скажет что-нибудь, и пошло гулять по городу…
Она стояла совсем рядом с ним, и под ее ухоженной, упругой кожей Блэквуд ясно видел узкую кость по-девичьи хрупкой женщины.
— Капитан Пур не всегда обращал внимание на тех, кто у него работает.
— То есть?
— Те, кого он нанимал, были известны своими длинными языками. Так уж устроен мир.
— И все-таки я не совсем понимаю…
— Подождите-ка здесь! — вдруг воскликнула стройная, одетая в тускло-серое платье миссис Ней и побежала вверх по лестнице, оставив Блэквуда наедине с длинным холлом, обнаженной статуей и холодным пещерным воздухом.
Он быстро представил, как будет возвращаться сюда каждый вечер: все это будет его собственностью. Но Блэквуд знал, что не станет жить жизнью владельца поместья: потребности у него всегда были умеренные, и теперь они вряд ли изменятся. Он постепенно наживал свои богатства, и со временем это вошло в привычку. Блэквуд просто зверел, когда его обвиняли в скупердяйстве. «Уважаемый сэр! — говорил он в таких случаях. — Вы ведь даже не знаете, откуда я поднялся». От Суини Вонючки он то и дело слышал: «притормозите», «отдохните, расслабьтесь», «получите удовольствие от своей удачной судьбы, Блэквуд, друг мой». То же сказал бы каждый счастливец, рожденный в рубашке. Но у Блэквуда все было по-другому. Еще молодым, когда он рыл землю в Мэне, Блэквуд часто представлял себе, что он — это совсем не он, а какой-то другой человек, и он стал-таки этим другим, сумел уйти далеко от своего прошлого. Разве это не он переломил свою планиду своими же собственными, по-звериному сильными, но уверенными руками? Блэквуд размышлял о том, что это перевоплощение вышло одновременно и более простым, и более сложным, чем он воображал себе в самом начале, и тут услышал голос миссис Ней:
— Ау, мистер Блэквуд!
— Миссис Ней, это вы? — откликнулся он.
Ее голос звучал приглушенно и как будто издалека, но откуда точно, он не мог разобрать.
— Что вы делаете, мистер Блэквуд?
— Жду вас. Но где вы?
Ее озорной смех разнесся по всему холлу точно так же, как до этого голос актрисы из «Правдивых историй» заполнял собой всю «империал-викторию».
— Миссис Ней, я вас слышу, но не вижу.
— Мистер Блэквуд, вот в этом все дело. Трубы отопления и подъемники в таких домах почему-то замечательно передают голоса. Как будто здесь есть собственная радиоточка.
Он подумал, не любительница ли она напряженных сюжетов «Правдивых историй», а вслух произнес:
— Здесь ничто не тайна, вы это хотите сказать, миссис Ней?
— Вот-вот! — рассмеялась она в ответ совсем по-девчоночьи, и он представил себе, как школьница Черри Ней, с косичками-рожками, передает записку своей лучшей подруге.
— Горничная что-то услышала, передала горничной из соседнего дома. Вот так все и всплывает на поверхность. Бывает, разговор частный, а потом вдруг об этом написали в газете. Здесь работала одна девушка, Роза. Как-то она разнесла сплетню. Правда, не нарочно…
— Роза, вы сказали?
— О ней в другой раз. В другой день, мистер Блэквуд.
Стоя в сумраке холла, Блэквуд принялся размышлять обо всем этом. У него в доме никогда не было никаких наемных работников, кроме дородного здоровяка-плотника, да и тот загадочно исчез однажды ночью. Блэквуду снова напомнили, что мир, в котором он живет сейчас, — это совсем не тот мир, из которого он вышел. В том мире он умел делать только одно — мостить дороги камнем, но это было так давно, что он почти забыл, когда точно к нему пришло решение завязать с этим делом и поискать новый путь в жизни. Обычно он отшучивался, говорил, что это холод пригнал его на запад. Или утверждал, что некий друг прислал ему телеграмму с очень прозрачным намеком. Рассказывая о своей жизни, Блэквуд научился искусно покрывать все туманом неопределенности. Он мимоходом упоминал о каком-то уже не существовавшем женском колледже в Бруклине, штат Мэн. Иногда он давал понять, что род его происходит из Новой Англии. И всегда он тщательно следил за тем, чтобы ни единая душа в Пасадене не узнала, что он тайком удрал из Пенобскота-Бея на железнодорожной дрезине. Скандальная известность погнала его прочь из Новой Англии и рассеялась, точно черные клубы паровозного дыма, только когда он добрался до города Олбани. Нет, никто ничего такого даже не подозревал — поистине, у Блэквуда был дар надежно хоронить прошлое; он вовсе не задумывался об этом, но так оно и было на самом деле. В небольшом женском колледже училась шестнадцатилетняя девушка родом с Иль-О, с красно-рыжими, цвета вареного лобстера, волосами. Звали ее Эдит, и она была такая тоненькая, что Блэквуд иногда замечал, как в ее грудной клетке бьется сердце; от этого явного свидетельства смертности — вот так же розовая форель умирает на дне рыбачьей лодки — у Блэквуда внутри все переворачивалось. В ту последнюю ночь она пришла к нему. Прижавшись лицом к дверному стеклу, она тихо позвала: «Мистер Блэкмен! Мистер Блэкмен, пустите меня, пожалуйста! Это Эдит. Мне нужно поговорить с вами! Очень прошу…» Никто в целом мире тогда не обращался к нему «мистер»; его окликали «Энди!», «Блэкмен!» или просто «Эй, ты!». Даже через два месяца после того, как они стали совсем близки, она называла его все так же уважительно, и каждый раз, услышав это волшебное слово — «мистер», он гордо приосанивался. Эдит питала надежду стать певицей — колоратурным сопрано, говорила она, лежа в его объятиях; ее любимым композитором был Доницетти, и она все время разливалась трелями, по ее словам похожими на волны Атлантики, когда штормит. Грудь ее наполнялась воздухом, она подолгу пела для него, старательно выводя высокие «до»; а он закрывал глаза и представлял себе порхающую малиновку. Но в тот вечер, в сторожке из кедровых досок, стоявшей у самых ворот кампуса, где до него сотню лет жили такие же землекопы, как он сам, слышалось не пение, а рыдания; она барабанила в дверь и всхлипывала: «Пустите, ну пустите же меня! Мне так нужно поговорить с вами, так нужно!» Он открыл дверь и даже испугался — до того красное было у нее горло и такие же круги под глазами. Она прямо упала ему на руки, он несколько раз осторожно погладил ее и тут же понял, что пришла она не просто так, что он ей зачем-то нужен, но что, скорее всего, помочь он ей ничем не сумеет. «Сначала я подумала, что это ерунда, ничего страшного», — начала она, целуя его в губы. Ее тело — тело, о котором он когда-то думал, что сможет его полюбить, — было таким хрупким, что ему казалось — попади оно не в те руки, и сразу сломается пополам.