Пашет себе и пашет
Искусство быть дураком.
В сокровищнице народной мудрости дуракам отведено немалое место. Вдумчивый исследователь, покопавшись в словарях или собственной памяти, вспомнит о том, что пьяный проспится, а дурак никогда, что закон дуракам не писан, и учить их все равно что лечить усопших, и богу молиться лучше не заставлять. Работа дураков любит, в алтаре их бьют, именно дураки рады красному... Дуракам, правда, везет, но зато "в воре что в море, а в дураке - что в пресном молоке" (имеется в виду, что воры предпочтительнее дураков, поскольку с ними не скучно - что вполне в русле отечественных традиций). И как венец всего этого - дураков на наш век хватит.
Предполагается, что все эти речения сложили о дураках умные, дружным усилием явив пресловутую коллективно-эпическую мудрость, которая вручена потомкам (нам) в виде бесспорной истины.
Не буду спрашивать, что такое истина; но что же такое мудрость? Во всех книжках прославляется бесстрастный мудрец, который с одинаковым безразличием смотрит на град и манну небесную, сыплющиеся на чьи-то безумные головы. Но глас народа и глас божий никогда не бывают бесстрастны, не отличаясь, вдобавок, безвредностью отдельно взятого мудреца. Неплохой идеал: sapientia, приправленная кнутом.
Но почему дураки не слагают пословиц? Классический дурак вполне удовлетворен самим фактом своего присутствия на свете. Он самодостаточен и в силу этого беззлобен. У него все есть - хотя бы потому, что ему не придет в голову потребовать лишнего. Он доброжелателен, открыт миру и привержен традициям, поскольку, в отличие от умников, испытывает потребность уважать что-либо помимо себя самого. И если из-за своей ограниченности он не может выбрать объект почитания самостоятельно, то чтит то, что принято чтить в его отечестве. Умникам не хватает православия, и они - вторые и десятые Чаадаевы - переползают в католичество или буддизм, мучаясь от того, что не в силах уползти от самих себя. Все как будто при деле, но остается чувство, что была совершена какая-то несправедливость.
Простота хуже воровства, учит нас очередная пословица. Мудрость русского народа вообще настолько педалирует преимущества безделья и бесчестной, но ухарской жизни, что приходится только дивиться, как удается иностранцам прозревать мистическое сияние в глубинах загадочной славянской души - то, что даже Генри Миллер назвал "нравственным величием русского народа". Но это в скобках.
В любом случае, простота остается ключевым понятием. Здесь никуда не денешься: нельзя быть сложным дураком, нельзя быть простым умником. Поверните сам вопрос: стоит ли сложность того, чтобы стараться быть сложным? Для кого-то сложные вещи по определению "хорошие", но это не мешает им быть непонятными или утомительными. Человеку с правильным отношением к жизни самая простая песенка Профессора Лебединского принесет не меньшую радость, чем капитальные построения Пруста - а если Пруст ему непонятен, то мало ли других книг на свете! Кто же виноват, что дуракам только такой верный взгляд и доступен?
Дурака обычно описывают как человека с ограниченной способностью понимания, и в шкале человеческих ценностей этому почему-то всегда соответствует жирный минус. Разве кому-то неизвестно, что минусы обладают способностью превращаться в плюсы? В очередном шедевре американской кинопродукции наглядно показано, что нет позора в том, чтобы родиться симпатичным дауном; неужели эти порывы гуманизма не распространяются на симпатичных дураков?
Допустим, дурак туго соображает. Он может чего-то не понять вообще, понять неверно или понять с десятого раза, когда уже отпадет в этом надобность - но понятого однажды держится достаточно твердо. Дурак не предаст, потому что ему не придет в голову обдумать возможность предательства. Он не станет экспериментировать с живыми людьми или, проверяя свои чувства, играть вашей жизнью, потому что не найдет здесь повода для игры, да и сами его чувства настолько просты, что не нуждаются в проверке. У дурака бедная фантазия, и он не обманывает. Он делает, что обещал, или не обещает и не делает, и даже когда не выполняет обещанного, не прикрывается ворохом слов. Ему нечем прикрыться, и он вынужден быть только самим собой... и, в голенького, хитрые умники тычут в него пальцами.
Невзирая на это, дурак до неприличия упивается жизнью. Несчастный дурак встречается в природе, но он может быть несчастен только от простых, понятных ему вещей: любовь, смерть, желание; даже болезни и нищету воспринимает он скорее стоически, и с еще большим стоицизмом относятся к его несчастьям окружающие.
С умниками все по-другому, ведь они умеют страдать красиво. Неважно, из-за какой чепухи - причина не важна там, где ценится жест, а не вызвавшее его событие. Ни один умник не упустит возможность небрежно облокотиться о парапет и запеть о погибающей жизни, и как же ему не посочувствовать, трагическому соловью на фоне небоскребов (вариант: Вавилонской башне на фоне соловьиной рощи). И кто составляет этот фон, кто подносит трепетной рукой стакан с прохладительным и батистовый платочек? Вы допускаете, что какой-нибудь другой задавака прервет ради этого собственную арию?
Придумали, что дурак агрессивен; можно ли было придумать большую глупость? Агрессивен тот, кто боится, что у него что-либо отберут, и тот, кто сам намеревается что-либо у кого-либо отобрать; обычно это взаимосвязано, а "что-либо", как правило, оказывается вниманием окружающего мира в той или иной форме. И что должен бояться потерять дурак, как он распознает, у кого и что следует отбирать?
Дураку известно его поле деятельности - пашет себе и пашет. В высокой сфере духа он пассивен, инертен, податлив, и если у него нет собственного богатого внутреннего мира, то он и не станет навязывать этот мир или его отсутствие другим. В конце концов, это дело умников - навязывать вселенной свои зияющие пустоты.
Отсутствие мыслей вообще - самый верный способ не иметь ложных. Так сказал Монтерлан, и не о дураках, а о женщинах. Но сути дела это не меняет.
Опубликовано: газета «Сорока», Санкт-Петербург
1995 г.