Паштет ощутил какое-то двойственное чувство. Ему нравилось, что все кто-то за него делает, а не он сам, но Паштет ощутил себя немножечко рабовладельцем, и от этого было стыдно. Тоже немножечко. Ну, непривычно иметь слугу, да еще исполнительного. Прихлебывая чай, ощущая, как бодрость вливается в него, Паштет спросил слугу, сколько тот лет служит служит гауптману?
— Да я ему, паночку, не служу, я херру Шрёбдингеру услужал, а до того был в услужению у пана Жидяна, настоящий был шляхтич, только очень бедный, сабля да гонор, а сапогов не носил, но настоящий шляхтич — гордо заявил мальчишка, мешая своим акцентом понять сразу сказанное. Но Паштет уже потихоньку приноравливался переводить чужую речь на нормальный текст, понимаемый. Правда его интуитивный переводчик работал как Промпт и с теми же немцами вчера сильно глючил, давая полную ахинею в половине услышанного.
— Эге! Значит ты сам по себе получаешься? Не хауптманнов ты? — поинтересовался аккуратно Паштет.
— Не, какое там. Ничей я — огорченно вздохнул мальчуган.
Паштет кивнул, понимая, что вчера слопушил и получил вместо порося — кота в мешке. Причем даже без мешка. Хитрая скотина этот Геринг, того и гляди — напарит. Ухо востро надо держать, вот что.
— А в слугах я с те пор, как татары на наш Мохнатин набежали и всех в полон забрали. Вот я из полона того и попал в слуги — продолжил паренек, посматривая на кружку голодными глазами.
— Это какие татары? — спросил Паша, вспомнив коллегу Алика Ахмылова, который очень гордился тем, что он казанский татарин. Слуга удивился:
— Как какие — крымские вестимо.
— Так ты что, в Крыму побывал?
— Нет, милостивый пан, не пришлось. Мы с матерью и сестрою успели до Мохнатина добежать, а отец так и пропал где-то. Потом татары в замок вломились, кого побили, а остальных в купу собрали. Погнали к переправе через речку Слепород. А дорогою иные татарские загоны к нам полону добавляли — и из Рассудова, и из Грязного Ставка, и из Прирубок. Потом большой полон согнали на опушку Десятовского леса, и стали татары по слову своего аги нас оглядывать и разделять. В одну кучу отделили старых людей, в другую крепких мужиков и парней, нас, недорослых, в отдельную кучку, мы еще не догадывались, что нас ждет.
В голосе паренька послышались слезы.
— Баб и девок в третью купу. Потом подумали их начальники и тех баб, кто постарше, тоже отделили и подогнали к тем старым, что раньше отделили. А вышло дальше такое, что всех, кого старыми посчитали, сразу же порешили. Вам, паночку, это, наверное, не бажано слышать? — спохватился мальчишка.
— Да, ладно, рассказывай — великодушно позволил пан Паштет. Сам усмехнулся от такого водевильного сочетания, но тут же стал серьезным. Сейчас надо срочно набираться информации. чтоб не быть глупым барашком среди матерых волчар. Десантирование прошло, теперь надо срочно плацдарм захватывать в этом времени, а то порешат — вон как пацан на кружку пялится.
— Мы уже стали ждать, что нас тоже порешат вслед за дедами та бабками, але мы татарского звычая не знали. А разбили нас на такие гуфы (тут юный литвин грустно улыбнулся), чтобы разделить на тех, которые до разного дела пойдут и за разную цену разойдутся. Старых побили, тому, что они бы до Крыму не дошли, а коль дошли бы, то кто бы за них хоть акче дал. Крепких мужиков и парней на галеры гребцами продали бы. Ну, куда девкам в турских землях попасть придется, милостивый пан знает. Потом татары жребий метали, кому кто достанется — продолжил слуга.
Пан кивнул важно, но при этом с тревогой вспомнив, что понятия не имеет — что здесь почем и какие тут деньги в ходу. Единственная серебрянная чешуйка, полученная за медвежье мясо малоинформативна.
— Аге ихнему, звычайно, побольше, а между прочими делилось поровну, только у каждого добыча разная. Ну, чтобы никому обидно не было. Если ему красной девки не досталось, так хоть для галеры годный раб будет. Моим хозяином стал Узун-Ахмед. Невысокий такой татарин, в летах уже, на щеке шрам, но сила в руках огромная. Так, помню, взял меня за плечо, что испугался я, что сломает его, как щепку.
Кормить нас не кормили, зато по десятку враз к речке водили, чтобы напились аж до утра, потому как до утра на речку не отведут. А кто сам пойдет, того из лука сразу застрелят. Как татары стреляют, мы уже насмотрелись, так что сразу поверили. Пока до утра дожили, я уже не рад был, что татары меня еще в Мохнатине не убили…