— Садитесь, немец, мы играть будем! — на довольно понятном немецком заявил один из игроков, потянул шутливо попаданца за штанину.
— Спасибо! Мясо испортится — вежливо ответил Паша.
— Не страшно! Обыграешь нас — купишь стадо свиней!
— Если обыграю. Нет, спасибо — решительно заявил трезвый Паша и решительно пошел к палатке. Отдал харчи радостно засуетившемуся слуге и присел у костерка, нюхая запах стряпни и прикидывая — стоит ли сказать Хассе, что придется одевать — обувать проигравшегося канонира. Рожи у игроков были такие, что проигрыш наивному Гриммельсбахеру был обеспечен тверже, чем в зале игральных автоматов.
Как-то не показалось попаданцу, что бой близок — публика и на импровизированном рынке и вся виденная в лагере была, в общем, спокойна. Хотя не верить матерым наемникам — тоже неразумно. Надо у Хассе узнать, или к Герингу подойти, когда тот деньги своим людям раздаст. Наемники разве что оживленными выглядели, но им выдали только что долгожданные деньги, так что тут понятно. Мальчишка хлопотал по хозяйству, кинувшись варить курицу и жарить мясо кусками на вертеле. Откуда в хозяйстве взялся гнутый и старый вертел Паша благоразумно спрашивать не стал, прибыток в хозяйстве возбранять не стоит.
Поглядел на воодушевленно возившегося с готовкой Нежило. Спросил слугу:
— А как ты попал к господину Герингу в роту?
— Через пана Жидяна и его баницию — тут же с готовностью отозвался мальчишка.
— Что-что? Поясни-ка, а то я тебя не понял. Особенно про бан… Как там?
— Пробачьте, пан, я людина неосвидчена, тому щось — то не так казати можу, бо в судейских делах тильки вони сами щось розибрати можуть. Пан Жидян, у которого я служив, тоди в Луцькому старостви…Ой, пробачьте, це було уже при пане Чарторийському, тоди вже Волыньске воеводство стало! Пробачьте, пане, бо попутав!
— Давай, дальше рассказывай, но не путайся! — строго велел Паштет. Тараторенье мальчугана понималось с такими же хлопотами, как и разговоры лагерного русского люда, понимал Паштет далеко не все. Вообще ему были пофигу такие детали, переименовали уже тогда дурацкое воеводство или нет, но он подумал, что надо как-то строго себя показать. Может, даже этому Нежилу по шее дать, но до того было не дотянуться. Да и, собственно, за что? Нет, он что-то быстро таким господином себя вообразил, что карает за искажение титулов других господ! Ему до тех поляков никакого дела нет и вообще говоря — шляхту Павел не уважал. Самое бестолковое европейское дворянство — гонористое, суетное, но глупое беспробудно. И, чтобы скрыть смущение, Паштет скомандовал:
— Рассказывай давай!
— Так, паночку милостивый, тогдашний мой господин пан Жидян был из Кременецкого повета, та мав там невеликий маеток — село Берези. Але найшовся там добрый сусид, якому маеток пана Жидяна бильше подобався, та виришив вин цим маетком сам володити.
Паша кивнул, продираясь сквозь чуждую речь. Было понятно, что добрый сосед собрав друзей да родичей, с утра в полной броне конно и оружно атаковал село. Пану Жидяну, батюшке героя рассказа дали по седой голове чеканом, парубков его порубили, дом шляхетский заняли, а маеток стал вже того сусида, пана Остои-Корецкого.
Сказал это слуга со всевозможным почтением, видать неведомый Корецкий был в авторитете. Молодой пан Жидян оказался тошда в отлучке, а когда вернулся, то в село его не пустили, выдав трехколесную телегу, где под рваной дерюгой лежало два убитых слуги, да батька с проломленной головой, сына уже не узнающий и явно отходящий в лучший мир, осталось молодому шляхтичу только то, что на пане Жидяне было одето та в кишенях звенело. Звенело в кошельках убого и печально, медь да серебра немножко. Ну, батько ого в тут же помер, бо вдарили його важко, да и старий вин тоди був. Остался пан Жидян наодинци зо свитом, без грошей та маетку.
Был он хоть и не дюже богатый, но самолюбивый пан. А осталось ему сабля, гонор щляхетский, та кобила, на якой вин з маетка своего выехал по делам. И все. Отправился он до пана Остои-Корецького, щоб тому вызов на суд божий зробити.
Але сусидний пан его и на двор не пустил, до него не вышел, и выклик на суд сделать потому оказалось неможно.
И силой прорваться было не можно, оружных хлопов на дворе было полтора десятка, да все бою обучены. У половины — пороховые гаковницы. Пристрелили бы, как пса — и усе.
Дальше все было предсказуемо и Паштет даже как-то лучше стал понимать слова слуги. Горемыка, из дома выгнанный, пошел искать правду у воеводы, да в суде. С воеводой по горячности характера пан Жидян правды не нашел, пану князю Чарторийскому той наглой сусид родичем доводился, а потом ще пан Жидян что-то недоброе слово князю сказав…А суд тож довго тянувся, шляхетские паперы на звання та маеток у пана Остои-Корецкого пропали, как захватили их с домом — так и все. То ли бумаги спалены були, або на пыжи их порвали. Как доказать, что Березам пан Жидян доси хозяин? Паперив — то немае. Стал свидетелей искать горемыка, а пан Остоя-Корецкий сам привел богато солидных свидетелей, яки божились, що Берези Жидяны йому чи продали, чи за борг виддали.