Неясным остается только — как отсталые арабо-германские племена смогли узнать об этом и создать соответствующее оборудование для использования бесконтактной электросети, так как в иных хрониках применение таких технологий на территории Европы отмечается не ранее второй половины двадцать первого века…"
А потом уже и думать не получалось. Паштет словно отупел, потому как нагрузка стала неподъемной для нормального человека. Татары и ногайцы тасовали отряды, не давая ни минуты покоя, а день уже катился к вечеру. Атакующие, выложившись в атаке, откатывались, приводили себя в порядок, отдыхали, а стоящим за стенками "Гуляй-города" отдохнуть не получалось. Конвейер боя мотался перед глазами, вызывая уже запороговое торможение. Азарт кончился, адреналин — тоже, навалилась усталость, свинцовая, пудовая.
Татары были опытными воинами и измотав московитов за день всякой дешевой швалью, какую не жалко, вечером внезапно бросили вал ногаев, который прикрыли суетящимися густо конниками. Вдруг потом конница шустро унеслась прочь и атакующая пехота оказалась совсем близко от стен. Шла стеной, не бегом, но быстрым шагом, экономя силы на бой.
Командиры встрепенулись. Пересохшими глотками хрипло заорали и по-немецки и по-русски.
— Черт дери! — буркнул Шелленберг.
А Гриммельсбахер, сыпанувший в ствол совок пороха исчез вдруг в облаке дыма, словно джинна вызвал, выскочил оттуда копченым дьяволом, ругаясь визгливо и сипло. Хассе лицом помертвел, глядя на стенку из вражьих воинов, видную через амбразуру уже совсем близко.
— Что? — подскочил к нему напугавшийся Паштет.
— Наша дудочка раскалилась. Стрелять больше нельзя.
— Нежило, ко мне! — сообразил Паша.
— Хозяин? — мальчонка видно меньше остальных понимал, что происходит, а может — и тоже уже очумел и одурел, выглядел спокойным.
— Буду стрелять — подбираешь эти гильзы в торбу. Если потеряешь или потопчешь — выдеру как сидорову козу! Понял? Одна потерянная гильза — уши оторву!
— Я поняу! — напугался малец. Растопырил торбу, напрягся.
Волна атакующих докатилась до щитов и нахлынула тяжким приливом. Встретили ее жидкой разрозненной стрельбой — подловили татары удачно. Из орудий грохнули только несколько штук — у всех за день перегрев уже пошел. Трупов под щитами набралось много, потому лезли куда бодрее, не обращая внимание на стучащие по рукам топоры. И ворвались! Пошла резня — свежих татар и ногайцев против измотанных за день немцев и московитов. На глазах Паштета стоящему перед ним стрельцу воин в сверкающей надраенной кольчуге лихо смахнул руку с саблей, кровища хлестнула струей, а Паша, похолодев внутренне, не целясь ахнул картечью в прыгнувшего к нему кольчужника. Острие сабли больно ударило в грудь, заставив фон Шпицбергена отшатнуться назад на два шага, суетливо бахнул вторым стволом, но воин уже упал ничком под ноги и картечь улетела куда-то вперед, выкинул отработанно обе гильзы, удивившись мельком, что их на лету тут же подхватил худенькой воробьиной лапкой Нежило, воткнул в казенник два патрона, врезал дуплетом по тем, кто лез через щиты, свалив четырех сразу и кого-то зацепив — успел краем глаза заметить, что лихой длинноусый татарин в плоской стальной шапочке спрыгнул вниз как-то неловко, кособоко и, ощущая холодный лед ужаса, словно стекавший по потной спине, выкинул гильзы и воткнул новые патроны.
Услышал немецкую ругань, неожиданно многословно орал Шелленберг, сбитый с ног и пытающийся отбиться шпагой от рослого широкого в плечах врага, который сек сгоряча саблей, пытаясь попасть в лицо лежащему. Навскидку выстрелил, татарин упал мешком, а длинноконусный шлем его неожиданно взлетел вверх, крутясь и бликуя. На кого бог пошлет бахнул в кучу теснивших стрельцов татар. Гильзы вон — патроны в ствол. Грохнул в гущу. Перезарядка. Отстраненно, кусочком мозга удивился спокойствию слуги, тот таращился на грозного хозяина голубыми круглыми глазами, не обращая внимания на лютую толчею вокруг. Лязг сбиваемого со всей силы железа, звон и бряк столкнувшихся сабель и шпаг, рев, визг, хрип и жалобные вопли искалеченных, однотонные спины своих и разнопестрая масса врагов. И много на врагах стали — эти — уже серьезные воины.
Что-то проревел Хассе. Неожиданно увидел, что теперь заслонен спинами канониров и стрельцов.