***
Зингшпиль близился к концу.
Хаген чувствовал панику, но как-то смазанно, отстранённо, будто самая сокровенная его часть восседала среди призрачных зрителей, в покое и относительной безопасности. Гораздо более пронзительным чувством была резь в переполненном мочевом пузыре. И, конечно, холод, дикий холод, обжигающий кожу и заставляющий зубы выбивать чечётку.
Обмочусь или замёрзну? Или и то, и другое?
Ища способы уклониться от электрического рукопожатия, он сменил положение, зашуршав пузырчатой плёнкой, покрывающей кресло, и вдруг сердце встрепенулось: он услышал шорох и осторожный свист открывающейся двери. Кто-то заглядывал в кабинет, исподволь, украдкой оценивая происходящее.
— Занят! — раздражённо бросил Кальт. — Было же сказано — не беспокоить!
Дверь поспешно закрылась. А потом открылась вновь.
— Прошу прощения!
Барабанная дробь каблучков прозвучала победно и громко, как сигнал к наступлению. Всё замерло, подвисло в полёте, даже доктор Зима приостановил своё механическое, неумолимое движение, выпрямил спину и обернулся, встречая незваную гостью.
Встречая коллегу.
По-видимому, она явилась прямо из стерильной зоны. Её белоснежный халатик благоухал той же озоновой свежестью, что присутствовала в дыхании Кальта, но без привкуса дымной горечи, без характерного запаха горелой проводки, возникающего при оплавлении изоляции.
— Айзек, — нежно сказала Тоте. — Только взгляните на себя. Ну на что же вы похожи?
Кальт задумался. Его перекошенное лицо матово блестело, покрытое бурой, не успевающей подсохнуть коркой. Кровь по-прежнему сочилась из ноздрей, но уже не хлестала сплошной струёй, хотя общее впечатление было ужасающим.
— На то, что вам всем нужно. Нет?
— Да. Но немножко… грязненькое. Дайте я вас почищу.
Мелкими кошачьими шажками она приблизилась к нему и, встав на цыпочки, взмолилась:
— Вы слишком высокий. Мне неудобно.
Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, потом доктор Зима усмехнулся и тяжело опустился на колени.
— К вашим услугам, драгоценная фрау.
Хаген почувствовал приступ головокружения. В висках стучало, словно кто-то отбойным молотком пробивал отверстие, чтобы стравить пар, накопившийся в черепной коробке. Толстое аквариумное стекло искажало действительность, меняя пропорции так, что близкие предметы виделись удалёнными и наоборот. Ничего твёрдого.
— Юр-ген, — строго сказала Тоте. — Вам лучше перенести совещание. Доктор немного устал и нуждается в отдыхе. Он примет вас через пару-тройку часов. А ещё лучше завтра утром. У вас есть возражения?
— Нет, — выдохнул Хаген. — Конечно, нет.
Ты, Фрейя…
Не чувствуя онемевшего тела, он всё же моментально сгруппировался и выпрыгнул из кресла, ловя проблеск улыбки, алой и острой, как серп убывающего месяца. Отпущен. Пойман — и спасён. Боже мой! Но вместо того, чтобы ускориться, преодолевая последние дюймы до желанной свободы, он медлил и уже у самого порога обернулся — и успел заметить всполох торжества в прищуренных янтарных глазах…
(до завтра, милый Юр-ген!)
успел увидеть…
…как сонное безразличие на лице Кальта сменяется растерянностью человека, вырванного из плавного течения мыслей взвизгом шин и скрежетом тормозных колодок и внезапно обнаружившего себя в центре оживлённой магистрали. Трезвеющий взгляд наполнился тревогой, метнулся туда-сюда, зацепил Хагена, окаменевшего игрока в «замри-отомри».
Кукловод нахмурился. Вскинул голову и зашевелился, собираясь встать, задать вопрос, осведомиться, что, чёрт возьми, происходит. Собираясь прекратить всё это и тщательнейшим образом разобраться — разобраться во всём…
Но опоздал.
Тоте обвила его шею руками и поцеловала.
Комментарий к Гипсовый наследник
*Колыбельная «Schlaf, Kindlein, schlaf». (полный текст - http://www.liveinternet.ru/users/ninelnew/post224464105)
** На самом деле руна Опфер - символ самопожертвования, что в ситуации Франца - одно и то же.
*** Хайльсцайхен (Хаайльзейхен) - руна успеха и удачи, изображалась на эсэсовском кольце с мертвой головой.
****Хагалл - у нацистов символизировала несгибаемую веру в правоту официального мировоззрения. А ещё это руна уничтожения и божественного наказания. Ага.
******Eisen -железный. Франц пытается пошутить.
А это не колыбельная. Просто песня группы “Крематорий”:
Брунхильда https://music.yandex.ru/album/3753432/track/30998361
========== Джокер ==========
Зрительный зал пустовал по одной простой причине: все зрители толпились в фойе.
С днём рождения, Юрген-Йорген!
Разноликая Группа обступила его со всех сторон, стиснула и отхлынула, только когда он взорвался, шипя и плюясь огнём. А потом, дождавшись, когда он мало-мальски придёт в себя, сомкнулась опять. Очень тесно. Кто-то набросил на него халат лаборанта. Весь в пятнах, мятый; от колючей синтетики нестерпимо разило чужим потом, реактивами, а возможно, и спермой, и всё же это было лучше, чем сверкать исподним на глазах у подчинённых.
— Пустите меня! — попросил Хаген.
— Не кусайся, дружок, — блестя зубами, проговорил смуглый человек, смахивающий на лопоухого пирата. Не хватало только косынки и попугая. Хаген забыл, как звали этого человека, но кое-что помнил твёрдо. Вызубрил как дважды два.
— Я тебе не дружок! Дружка поищи в «Кляйст-казино», чёртов клоун! Вы все… все вы…
Голова закружилась, и он съехал вниз по стенке так легко, будто её смазали салом.
— Виноват, мастер.
Его подхватили и сориентировали вертикально, продолжая удерживать на весу, крепкие ребята с обветренными лицами и руками, шершавыми как тёрка. «Оловянные солдатики, — вспомнил он. — Карандаши. А!» — и тут внезапно в тёмной комнате зажглась яркая библиотечная лампа и развернулась картотека с личными делами, выписками, результатами проб, замелькали имена, новые и старые — Хайнрих, Уго, Густав, Мюкке, Ридель…
— Отпустите меня, — приказал он уже спокойнее, и на сей раз, услышав металл в его голосе, Группа повиновалась.
«Наследник, — подумал он, озирая их всех, ставших вдруг послушными, как и подобает инструменту, почтительными без заискивания. — Я — наследник. Правая рука. Доктор Зима произвёл ампутацию и отсёк лишнее, оставив необходимое и достаточное».
Правда, в процессе немного увлёкся. Как всегда.
К горлу подступило, но он справился. «Съето — как спето, — говаривал Мориц, гукая филином и похлопывая по тощему животу. — Что на выход, что на вход — охренительно идёт». Хаген попробовал шагнуть. Сразу несколько человек протянули руки, но он сухо сказал: «Я в порядке» и зашаркал вперёд, придерживая щепотью расходящиеся полы халата.
Шлёпая задубевшими босыми ступнями, он продвигался по лабиринтам бесконечной спиральной головоломки «Моргенштерн», с иррациональным удовлетворением отмечая свершившиеся за ночь перемены. Куда подевались медсёстры-хохотушки с кудерьками льняных волос? Ха! Распахнутые настежь двери вдруг обзавелись кодовыми замками, а окна — решётками, стены ощетинились дулами, соплами, иглами смертоносных лазерных указок. Сердце лаборатории охраняли хитроглазые люди в удобной серебристой одежде, каждый — надёжно заклеймён и проклёпан гвоздями как сапожная подошва, каждый — с козырем в рукаве. «Хальт! — говорили они, а потом: — Проходите, группенлейтер. Приятного вечера!»
Спрашивается — откуда они знали?
«Браслет, дурила!»
И верно, на панели индикации светилась зелёная птичья лапка, означающая редкий статус, отсутствующий в реестре, но известный каждому оловянному солдатику. И не только. Черные гвардейцы лидера цокали коваными каблуками при его приближении и вытягивались столбом, когда в их кевларовых жилетах отражалась его блуждающая тень. Он мог подойти вплотную к этим усердным киборгам. Скорчить гримасу, показать язык, обернуться задом и показать кое-что ещё. («Шоколадный арш-марш в большое никуда…» — «Да заткнись ты уже, ради Бога!») Теперь он мог позволить себе выкидывать фортеля, потому что он…