Наследник. Джокер. Универсальная карта.
— Мастер Хаген!
К нему направлялись с двух сторон.
«Да я просто нарасхват, — подумал он, величаво запахиваясь в халат жестом короля городских сумасшедших. — Змеи, пауки и скорпионы. Скажите мне, чего я не знаю. Объясните мне мою полезность. Когда кот уходит из дому, мыши танцуют на столе. Так откройте же рот, плохие актёры, и — как в бочку, торжественно, бу-бу-бу: вас вызывает…»
— Вас вызывает Лидер, — объявил первый. — Хайль Лидер!
Он был оскорблён неуставными лохмотьями адресата до глубины души, хоть и старался этого не показать.
— Ага, — кивнул Хаген. — Так. Хайль. А вы…
На конференц-линии…
— На конференц-линии райхслейтер Улле, — пробубнил второй.
Оба насупились, когда Хаген рассмеялся. Затряс лопатками, прыснул в ладошку, как нашкодивший школьник, и закончил тем, что плюхнулся прямо на пол, раскачиваясь и всхлипывая, утопив в ладонях влажное, утекающее сквозь пальцы лицо. Посланцы, наморщив лбы, смотрели на него. Они были похожи друг на друга как детали, сошедшие с одного конвейера — грубо скроенные, важные, с мелким незаметным брачком, заусенцем, стружкой в мягком месте. Но умора заключалась совсем не в этом.
А в том, что они показывали в разные стороны.
***
— Ну что, мой бравый норд, вас отпустило? — участливо осведомился Алоиз Райс.
— Простите, — глухо сказал Хаген. — Сам не знаю, что на меня нашло.
Он сидел, положив ладони на колени, умытый, застёгнутый на все пуговицы, перетянутый ремнями, и чувствовал себя восковой фигурой в партийном музее Дома народов. Экспозиция под названием «Лидер и дети нации». Одно хорошо — восковым фигурам стыд не ведом.
В переговорной было темно. Полупроявленная цифровая оболочка собеседника слабо фосфоресцировала, окружённая серой дымкой, и за окном в просвете жалюзи виднелась та же серая хмарь, слегка разлохмаченная в направлении долевой нити. Тинк-тонк. Дождевые капли барабанили по стеклу, и если закрыть глаза то можно было представить себя дома.
В Пасифике?
Нет, просто дома. В Коричневой комнате, уютной медвежьей берлоге, с электрокамином и волшебной полкой, заставленной всяческими диковинами. Наследство. Он сидел смирно, опустив долу отяжелевшие глаза, слушая вкрадчивый голос Райса, нашёптывающий опасные вещи.
— Такая жалость! Я до последнего надеялся, что ситуацию можно взять под контроль, но в свете последних событий…
Событий? Ах, да. Тинк-тонк. Тинк-тонк…
Привязчивая мелодия.
О, мой бедный норд, сказал лидер, что вы знаете о необходимости? Вы думаете, маленькое государство — крошечные проблемы? Вовсе нет! Поднесите к уху морскую раковину. Многие знания — многие печали. Ткань реальности здесь так тонка, что даже последний деградант, да что там, мутант-анацефал знает, когда нужно зажмурить глаза и притвориться камнем, — и лишь безумец в своём безумном любопытстве расширяет прорехи, умножая скорбь. Доктор говорил вам про эволюцию систем, про точки бифуркации? Забудьте. Он сам критическая ошибка, наш милый доктор. Райх не нуждается в эволюции, здесь невозможна эволюция, как невозможен управляемый распад ядра, как невозможно соблюдение принципов аэродинамики, как невозможно… ну, вы знаете. Но разве не мудро? Коль уж живёшь в стеклянном доме — следи за локтями. Знаете, Хаген, ведь мы повенчаны с фрау Инерцией. Вот видите, я тоже философ. Философ поневоле, пришлось им стать, когда мы опрометчиво поставили на огонь этот неистовый горшочек каши, а он принялся варить, варить и варить…
Потушите огонь, Хаген, сказал лидер. Он меня пугает.
Но сначала — решите вопрос с периметром.
Мне не нужна гражданская война, сказал лидер. У меня идиосинкразия на завихрения, шушуканья в университетских аудиториях, клубы по интересам, разброд в министерских головах, пивные путчи и нахальство беспризорных штурмовых отрядов. Идиосинкразия на своеволие, если можно так выразиться. У фрау Инерции железные челюсти и ревнивое сердце. Мне нужно, чтобы всё выглядело естественно. Помогите мне, мой славный джокер, и я назначу вас тузом любой колоды!
— Но — как? — спросил Хаген. Ведь спросить — ещё не сделать.
Лидер объяснил.
Потом объяснил ещё раз, с некоторыми выкладками. Как физиолог-любитель — физиологу-исполнителю. И улыбнулся как художник, светло и вдохновенно.
— У вас замечательное лицо, Юрген Хаген. Пусть таким и остаётся.
***
— Ну и физиономия у вас! — хмыкнул Улле.
Хаген промолчал.
Заперся на все замки и проглотил ключ.
Потому что у дверей, дисциплинированно вытянувшись в струнку, выстроились вооружённые психотехники мобильной хель-бригады, а рядом примостился не кто иной, как Отто Рауш, нейрофармаколог и диагност, покинувший свою кафедру специально для того, чтобы принять участие в операции «Гвоздь сезона». Сейчас ласковый взгляд тераписта сверлил Хагену висок, а с противоположного конца комнаты, точнее, со стены, превращённой в иллюзорное окно, на него в упор смотрел министр финансов.
Горный король.
От его кряжистой фигуры исходили волны сытого удовлетворения. Коричневый с искрой костюм смотрелся не просто солидно, но с претензией на изыск и особую бухгалтерскую элегантность, не чуждую, впрочем, и роскоши. Над разглаженным воротником нежно розовел мясистый подбородок с капелькой колбасного жира — плоской обесцвеченной родинкой.
В предчувствии грядущего переучёта Улле не успел или не пожелал покинуть Штайнбрух-хаус. Один из малых залов был превращён в кабинет и теперь потоки света играли в салки, отражаясь в зеркальной паутине витражей, рыцари в открытых плюмажных шлемах запускали свои незрячие глаза в разложенные на столе бумаги, а лепная розетка оказалась полностью завешена чертежами, в которых Хаген не без труда и лишь благодаря разборчивым пиктограммам угадал транспортную схему.
«Нормайер, — вспомнилось ему. — Зоннен-Банхоф. Алая линия».
По крайней мере, подтверждение смутным догадкам нашлось довольно скоро. Пока Райх заваривал одну войну и едва не влез в другую, Мартин Улле праздновал победу.
Может быть, тут существовала какая-то связь?
— Что вам сказал лидер?
— Не могу разглашать. Виноват, — твёрдо произнёс Хаген. Он был готов встретить бурю, но получил в ответ раздражённое сопение, похожее на звуковую пощёчину.
— Пф-ф, не валяйте дурака! Тоже мне, конспиратор.
— Это шок, — подсказал Отто Рауш, сопровождая слова бледной, как спитый чай, улыбкой.
— Наглость, — брюзгливо возразил Улле. — Я говорил: каков хозяин, таков и слуга! Пожалуй, ещё и к лучшему, что доктор избавил нас от одного из своих мастеров. Быстро и чисто. Я начинаю жалеть, что вытащил второго.
Он вздохнул и переплёл пальцы на животе. Изобразил пропеллер.
— Послушайте, как вас… Хаген. Я надеюсь, вы способны раскинуть своими научными мозгами и сообразить, куда дует ветер. Куда. Дует. Ветер, — повторил он с нажимом. — Согласно директиве за номером тридцать два, ваш отдел и вообще вся ваша… структура прекращает своё существование. Я её упраздняю. Доктор переходит в моё распоряжение. Это ясно?
Хаген наклонил голову. Любая реплика сейчас была бы воспринята в штыки.
— Отлично, — сказал Улле, удовлетворенный его покорностью. — Далее. Я знаю, зачем вас вызывали. Можете выдохнуть и проглотить слюну, а то захлебнётесь. Речь, очевидно, шла о вашем… специальном задании, суть которого лидер решил изменить. Я прав? Шум-гам-тарарам. Сколько пыли! Вы слыхали о вчерашней вирусной атаке в «Датен-банке»? А об обнулении баз данных в этом вашем рассаднике — «Абендштерн»? Саботаж? А я думаю, всё-таки щелчки. Милые шуточки для лавочника, — он вдруг побагровел, перекосился, с растяжкой выдохнул сквозь зубы. — Я дам вам поручение, — заявил он категорично.
— Вы тоже хотите, чтобы я… потушил огонь?