-И у меня нет никаких обязательств перед тобой. Поэтому я говорю, забудь о птице. Это больше не твоя забота .
-Я не могу забыть, когда в моей природе - беспокоиться о вещах, которые сломаны.
За птицей, за вещами скрывался смысл. Ей стало любопытно узнать о бароне, она думала о нем со времени своего последнего визита неделю назад. Несколько ночей размышляла над словами, которые он произнес во время их последней встречи, о епископе Венейбле и ее матери. За это время она пришла к пониманию, что молодой барон не собирался мучить ее, как она думала вначале. В его намерения не столько входило ранить ее сердце, сколько вытолкнуть правду из упрямых уст, которые давно были запечатаны.
Не требовалось обладать даром чтения мыслей, чтобы понять, что барон испытывал неприязнь к епископу Венейблу, которая, как подозревала Люстина, могла быть вызвана его матерью. Ей также страстно хотелось узнать, какие истины скрываются за этими загадочными глазами.
Свирепость в них, казалось, смягчилась лишь на мгновение, прежде чем их твердые и непреклонные грани снова потемнели.
-Если это сломанные вещи, которые тебе нравятся, то, возможно, тебе следует обратить свое внимание на себя , - выплюнул он и, прижимая к себе раненую птицу, поднялся на ноги.
Драйстан шагнул к нему и опустил взгляд.
-Милорд, если вы хотите, я могу взять птицу...
-Нет. -Пятясь, барон не сводил глаз с Люстины. -И если ты снова будешь драться со мной, девочка, будут последствия .
Прижав кончики пальцев к губам, Люстина лежала на своей койке, уставившись в потрескавшийся потолок своей маленькой, невпечатляющей комнаты. Она не хотела ни есть, ни пить, боясь потерять вкус, который остался, как теплый ликер, которым ее мать смазывала ее губы, когда она болела. Ее покалывало и жгло каждый раз, когда она представляла, как мальчик крепко прижимается к ней, дышит через нос, мышцы напряжены от ярости. Конечно, она предпочла бы, чтобы ее самый первый поцелуй был сладким и при совершенно других обстоятельствах, но то, что она почувствовала в те моменты, было не менее интенсивным или страстным, если предположить, что она вообще что-то понимала в страсти.
Однако она не была совсем невежественной, когда дело доходило до таких вещей.
Ее мать часто потчевала ее историями о принцах, влюбляющихся в принцесс, и воинах с девами. Она всегда подчеркивала важность страсти превыше всего остального, и как это может означать разницу между холодным и вкрадчивым поцелуем и тем, который оставляет на своем пути пылающий огонь. Ее собственная история о том, как ее унесли.
Возвращение в чужие земли Прецепсии началось на романтической ноте, пока ее не бросили с ребенком. Даже если она столкнулась с рядом трудностей в результате их недолгого романа, мать Люстины никогда плохо не отзывалась о ее отце. Она всегда вспоминала о нем с нежностью, которая говорила Люстине, что она все еще была очень сильно влюблена в него.
Ее мать также была очень открыта к вопросам, которые могли возникнуть у Люстины о постели с мужчиной и тайнах ее собственного тела.
Возможно, ей не хватало опыта, но Люстина определенно понимала механизмы, лежащие в основе влечения.
Что было глупо, когда дело касалось барона, потому что он определенно не привлекал ее. Он не вел себя так, как некоторые мальчики, такие как Драйстан, с его джентльменскими манерами и теплыми сочувствующими глазами. Те, кто часто смотрел на нее как на скорее бедное и жалкое следствие ее пола.
Нет, барон относился к ней совсем по-другому. Он руководствовался своими словами не ради ее чувств, и уж точно не был нежен с ней просто потому, что она была женщиной. Во всяком случае, он относился к ней скорее как к равной.
Ему равной.
Что любая добрая и разумная леди возненавидела бы в мужчине.
И все же она этого не сделала. Она не испытывала ненависти к тому, как он говорил с ней или обращался с ней. То, как он смотрел на нее или бросал ей вызов. Она, конечно, не испытывала ненависти к тому, как он поцеловал ее ранее тем днем.
На самом деле, если быть предельно честной с самой собой, она на самом деле вовсе не ненавидела барона.
1 4
ФАРРИН
Я лежу на постели из мягких перин, запах розовой воды остается на моей коже после ванны, которую я приняла ранее. Холод невыносим, и я ворочаюсь с боку на бок, отчаянно желая уснуть. Сильная, мозолистая рука гладит мое бедро, притягивая меня назад. Собственнически. Восхитительно мужской мускус густой в воздухе, и его губы охотятся за моей шеей сзади. Его тепло разливается по мне, как уютный огонь. Он знаком мне, хотя я и не знаю почему.
Ловкие пальцы ласкают мое тело, как будто он делал это миллион раз до этого. Ни единого слова, сказанного между нами. Щекотание моих рук привлекает мое внимание к тому месту, где мягкие черные крылья окутывают меня, как кокон, закрывая свет.
Мой темный ангел.
Я открыла глаза на затененную комнату, каждый нерв в моем теле напрягся в ожидании одного прикосновения. Этот сон был мне знаком, я видела его примерно с четырнадцати лет. Мягкий, по сравнению с тем, что было у меня в подростковом возрасте. Откровенные, сексуальные мечты о взрослом мужчине, чье лицо оставалось неясным, прикасающемся ко мне так, как ни один мальчик моего возраста не мог бы знать, как прикасаться ко мне.
Вероятно, именно по этой причине я никогда особо не ходила на свидания. Мне всегда казалось, что я хватаюсь за что-то, чего никогда не было. Желание, которое никогда не будет удовлетворено.
Его образ был образом человека, которого я помнила с детства, того, кто наблюдал за мной и следовал за мной повсюду, куда бы я ни пошла.
Воображаемый мужчина, подумала я, но после разговора с Ксифиасом я начала задаваться вопросом, возможно, он был кем-то совершенно другим.
Лицо с наброска моего отца ожило в моей голове, и мои мысли вернули меня к последним секундам моего сна, к губам ангела на моем горле. Прошли годы с тех пор, как я чувствовала такую внутреннюю потребность, ведь я всегда была так поглощена учебой и работой, но ничто не было таким сильным, как то, что охватило меня прямо тогда. По привычке уткнувшись со стонами в подушку, я спустила трусики до середины бедра и просунула два пальца внутрь себя, представляя себя все еще пойманной в ловушку его крыльев. Потребовалось всего несколько коротких накачиваний, прежде чем жар окрасил мое лицо, и холодная волна покалывания пронзила меня. Мягкий хлопок заглушал мои крики, пока оргазм не утих, и мои мышцы не ослабли от изнеможения. Нехватка воздуха заставила меня повернуть голову в сторону, облизать пересохшие губы, когда я вытерла свое возбуждение о футболку и натянула трусики обратно. Живя с тетей Нелл, мне пришлось научиться тихим кульминациям, но почему-то мой мозг не мог до конца осознать, что теперь я живу одна.
С тумбочки я схватила стакан воды, который налила ранее, и осушила его. Часы на стене показывали где-то за полночь. Для меня не было ничего необычного в том, чтобы просыпаться посреди ночи, но обычно я не просыпалась разгоряченной и обеспокоенной. На самом деле, у меня месяцами не было желания прикасаться к себе, а когда я это делала, обычно это приносило гораздо меньше удовлетворения, чем сегодня вечером. Возможно, это было беспокойство, мучившее меня.
В последовавшей тишине я подумала о своей предыдущей встрече с Ксифиасом. Когда он сказал мне идти домой. К чему?
Почти в пустой дом, заполненный книгами, которые я никогда по-настоящему не пойму?
Моя блестящая карьера?
Мне нужно было что-то еще. Что-то, что вытащит меня из безумия постоянного пребывания наедине со своими мыслями.
Невообразимая пустота тяжело сидела в моей груди, жаждущая чего-то. Что угодно.
Ничто в моем мире не имело бы смысла. Нет, пока я не увидела то, что видел мой отец перед своей смертью. Большой черный вопросительный знак вечно будет висеть у меня над головой, вероятно, когда-нибудь сведя меня с ума, как и его. Я хотела знать, почему он тосковал по моей матери. Что так убедило его в том, что однажды он снова ее увидит?
Проведя рукой по волосам, я подтянула колени и повернулась к окну, где что-то привлекло мое внимание. Нахмурившись, я переползла через кровать, не отрывая глаз от странной формы, когда пересекла комнату, направляясь к ней. На инее, собравшемся на стекле, был нарисован символ.
Отклоняющийся крест. Символ Пентакрукса.
Щупальца страха поползли по моему затылку.
Проведя по нему пальцем, я размазала его форму, и я отпрыгнула назад, ахнув, обнаружив, что он был нарисован изнутри. Сердце застряло у меня в горле, я обернулась к пустой комнате. В безумном порыве я вытащила перочинный нож оттуда, где он лежал в моей тумбочке, и, затаив дыхание, откинула одеяло и пошарила под кроватью. Не обнаружив там никаких признаков незваного гостя, я прочесала кладовку, ванную и другие комнаты на верхнем уровне. Не обнаружив никаких других признаков взлома, я осмотрела нижний уровень, отметив, что дверь оставалась запертой и все, казалось, было на месте.
Тем не менее, тревожное осознание того, что кто-то был в моем доме в какой-то момент, заставило змеящуюся уязвимость пробраться под мою кожу. Я больше не чувствовала себя в безопасности. Я не могла позвонить Хайнсу.
Поговорим о жутком.
Ищи Ван Круа в "Паслене", - настаивал голос в моей голове.
Это было безумие. Безрассудное. Наверное, самая глупая вещь, о которой я когда-либо думала.