Он задел больное место Бара.
— Конечно, — сказал Бар, — я пошел бы на что угодно, лишь бы расквитаться с ними! Но что я могу сделать?
— Придет время, и вам скажут, — последовал ответ.
Когда Гитлер напал на Польшу, Бару прожужжали все уши разговорами о том-де, что виноваты в этой войне только Англия и США. Ему даже рассказали, будто американские солдаты, переодетые в польские мундиры, захватили в плен нескольких немцев и практиковались на них в умении владеть штыком. К этому добавили, что американские бойцы были сыновьями богатых родителей. Можно представить его настроение.
На следующий год Бар чередовал занятия с практикой на разных немецких заводах, которую ему предоставляли очень легко, без особых просьб. Платили хорошо, и денег у него было больше, чем когда-либо раньше. Однажды он сказал об этом товарищу, который работал с ним в чертежном отделе, где они проектировали самолеты.
— Карл,— отвечал тот,— в Америке только богачи могут жить так, как мы все будем жить здесь, когда фюрер завоюет мир. — И он принялся самыми заманчивыми красками рисовать картину германского мирового господства.
Пропаганда начинала действовать. Время от времени Бэра приглашали в гости люди, которым, видимо, нравилось его общество. Его угощали в таких фешенебельных ресторанах, как отель Адлон в Берлине. Общество друзей поглощало все свободное время, которое оставалось от работы и занятий. Его новые приятели постоянно заботились о развлечениях; угощение, выпивка и красивые девушки всегда входили в программу.
Бару искусно мешали увидеть подлинную Германию, которая терпела страшную нужду ради того, чтобы у Гитлера было побольше пушек.
В отеле Адлон однажды Бар встретил Бауэра.
— Вы слышали разговоры о недостатке мяса в Германии? — спросил Бауэр, лукаво подмигивая.
Бар ответил, что как раз получил от друга из США письмо, из которого впервые узнал о нехватке мяса в Германии. Он, конечно, не знал, что письмо это предварительно прошло через руки гестапо.
— Что ж, — промолвил Бауэр, — это пропаганда Рузвельта. Но я скажу вам, что Германия располагает самыми большими в мире запасами мяса. Я могу доказать тут же. Чего бы вам хотелось сегодня заказать?
— Я давно не видел ростбифа.
— Давайте ростбиф! — сказал Бауэр. И ростбиф появился. И какой это был ростбиф!
За все время между летом 1939 и летом 1940 года Бар вряд ли замечал, что Германия воюет. Он все еще учился и работал, и его по-царски угощали такие люди, как Бауэр. Все было самое лучшее, гораздо лучше того, что ему удавалось когда-либо прежде получать в США.
Бауэр продолжал время от времени беседовать об Америке, особенно о гидроэлектрических сооружениях в окрестностях Буффало.
— Мы превратим их заводы в пыль и прах, — сказал он однажды в отеле Адлон за бутылкой настоящего крепкого шнапса. — Мы постоянно получаем информацию от наших агентов обо всех крупных объектах в США. И уже обучаем здесь же, в Берлине и его предместьях, тех, кто в свое время отправится туда и начнет действовать. Уж мы покажем Рузвельту! Ну-ка, пропустим еще по одной!
Бауэр намекал на гитлеровскую школу диверсантов.
В августе 1940 года Бар сидел над чертежами для машиностроительного завода Берсторфа в Ганновере, как вдруг вошел Бауэр.
— Вам не придется больше заниматься, — сказал он. — Мы присваиваем вам звание инженера.
— Как так?
— Вы нужны для более важного дела и сможете начать свою карьеру инженера в будущем году, после войны.
— Что значит «мы»? — спросил Бар.
— Пойдемте, я объясню.
Они пошли в кабачок на окраине Ганновера и заняли маленький тускло освещенный кабинет. Хорошее пиво и водка были тогда большой редкостью в Третьей империи, — но не для Бауэра.
— Чему быть на столе? — спросил он. — Как сказали бы в Америке...
— Шотландское виски, — ответил Бар. — Целую бутылку. И к нему копченую лососину с русской икрой.
Нормирование продуктов не касалось Бауэра; нацистские заправилы никогда в жизни не жили так широко, как именно теперь.
— Немного будет у нас русской икры через год в это самое время, — пожалел он.
— Почему? — спросил Бар.
— Разве вы не знаете, что фюрер ненавидит Советы?
— А как же пакт о ненападении?
Бауэр пробормотал:
— Гроша медного не стоит! — Он наклонился к своему собеседнику: — Слушайте. Вы пройдете здесь курс обучения и поедете в Соединенные Штаты работать для нас. Не помню, говорил ли я, но может быть вы догадывались сами: я работаю в гестапо.
Бар кивнул.
— Что я должен делать? — спросил он.