Рори слышал, что многие работорговцы ушли от побережья с караванами в свои обычные рейсы в глубь материка и не вернулись. Что случилось с ними, никто не знал. Люди шептались, что центр Африки обезлюдел, что громадные кошки и все прочие поедатели мертвечины, объедаясь человеческой плотью, стали такими свирепыми и дерзкими, что ни пламя, ни мушкеты не могут спасти от их нападения.
— Поэтому ясно, — сказал осведомитель Рори, словоохотливый индус, торгующий слоновой костью, шкурами и пряностями, — что в этом году пираты нападут на Занзибар. Где им еще набить рабами трюмы, если правда, что боги решили наслать на негров чуму, а землю оставить львам и другим диким животным?
Такой слух есть, — кивнула персидская куртизанка. — Хотя, может, это просто байки путешественников, я не встречала никого, кто видел бы собственными глазами, каждый неизменно слышал это от кого-то другого, которому рассказывал третий.
Индус слегка улыбнулся, достал медную коробочку с бетелем, завернул шепотку толченого ореха в листок, положил в рот и сказал:
— А как же Джафар эль-Йемени? И Хамадам? И нубиец Касендо, и еще десятка два человек? Работорговцев, охотников за слоновой костью и золотом, что ушли много лун назад и не вернулись? Если это байки путешественников, где эти путешественники? Те, кто видел это собственными глазами, тоже умерли от чумы; в этом никто не сомневается! Скоро она достигнет побережья и придет в Момбасу; поэтому я вместе с семьей собираюсь пока вернуться на родину, хотя в это время года путь туда долог и неприятен, а я всегда страдаю морской болезнью. Но от нее поправляются — это не черная холера!
Женщина изменилась в лице и пробормотала заклинание. Индус вновь улыбнулся, на сей раз покровительственно, и, обратясь к Рори, сказал:
— А Занзибар — остров, поэтому болезнь туда не доберется, город богатый, рабов там много. Пираты знают, что если все негры в Африке перемрут, на Занзибаре они смогут набить рабами трюмы, а потом выгодно продать их в Аравии и Персии. Набросятся на остров, как стая саранчи, и вернутся оттуда с полным грузом.
На другой день чуть свет «Фурия» отплыла в Дар-эс-Салам. Капитан ее, для видимости осматривая строительство нового султанского дворца, осторожно навел кое-какие справки о жителях городка и наконец достиг своей цели — познакомился с почтенным и уважаемым хаджи Иссой ибн Юсуфом.
Хаджи вежливо и гостеприимно принял европейца-работорговца, чья репутация, как и дружба с новым султаном, была хорошо известна в тех краях. Обнаружив, что англичанин не только говорит по-арабски и на фарси, как на родных языках, но даже может цитировать персидских поэтов и знает Коран не хуже его самого, проникся к нему симпатией и предложил жить под своим кровом.
Дом Иссы ибн Юсуфа находился неподалеку от строящегося дворца. Большой, прохладный, он был предпочтительней жаркой каюты на «Фурии», и Рори с удовольствием остался. Он не хотел открывать цели своего визита, пока не сблизится с хаджи настолько, что это можно будет сделать, не вызвав обиды, но вышло так, что первый шаг сделал сам Исса ибн Юсуф. Когда дождь ненадолго прекратился, хаджи пригласил Рори на верховую прогулку по своему поместью. Они медленно ехали между ровными рядами кокосовых пальм, от земли под жаркими лучами солнца поднимался пар, и хозяин неожиданно сказал гостю дружелюбным тоном:
— Здесь подслушать нас некому, и может, скажете, чего султан — да хранит его Аллах! — хочет от меня? Мне кажется, вы в некотором роде его эмиссар.
Брови Фроста взлетели вверх, он повернулся в седле и поглядел на гостеприимного хозяина с удовольствием и удивлением.
— С чего вы взяли? Разве это не опрометчивый вопрос?
Хозяин беззвучно рассмеялся, дрожа полными плечами. Чувствовалось, что этот толстый старик в молодости был худощавым, горячим, опасным, и хотя горячность с худощавостью исчезли, ощущение опасности осталось. Она таилась в складках жира и в обманчивом дружелюбии, выдавали ее лишь редкие вспышки темных глаз под тяжелыми веками.