Фаттума рассказала какую-то путаную историю о внезапной смерти Зоры при подозрительных обстоятельствах, а Геро знала, что «Фурии» в порту нет. Это была не ее забота, все инстинкты побуждали ее не иметь больше ничего общего с тем домом и его обитателями. Но почему-то она не могла выбросить из головы мысль об одиноком ребенке. Мать умерла, отец в плавании, смотреть за девочкой некому, кроме слуг. Эта ситуация казалась ей трагичной, и, хотя она и знала, что Клей ни за что не позволил бы этого, нанесла в Дом с дельфинами еще один визит.
Геро слегка мучила совесть, ей не хотелось иметь секреты от Клея. Но, по крайней мере, она успокоилась, убедилась, что о ребенке заботятся хорошо и визита больше не повторяла. Амра встретила ее восторженно, но слуги были подчеркнуто необщительны и делали вид, что не понимают, когда она спрашивала о смерти Зоры. Геро надеялась, что она умерла не от заразной болезни, тогда Амру нужно было бы немедленно забрать оттуда, да и она сама могла бы заразить всех в тетином доме. Но Фаттума заверила ее, что то был несчастный случай. И все же, думала Геро, кто-то должен взять на себя надзор за девочкой, и очень жаль…
— Геро, ты не слушаешь! — с насмешливой суровостью сказала Оливия. — Мы говорим о твоем подвенечном платье!
— Прошу прощения, — торопливо сказала Геро, внезапно осознав, что пираты забыты ради более занимательного разговора о модах.
В течение двадцати минут она всеми силами проявляла должный интерес к жемчужным гроздям и расширяющимся книзу рукавам, но сознавала с чувством вины, что покрой и стиль ее подвенечного платья, и то, какой цвет больше подойдет Кресси и Оливии как подружкам на свадьбе, интересует остальных гораздо больше, чем ее, хотя понимала, что должна увлечься этим разговором. То, что она испытывала лишь рассеянное равнодушие и считала, что ни малейшего значения не имеет, будет ли платье муслиновым или шелковым, что она предпочтет — фату или шляпку, вовсе не значит, поспешила она заверить себя, что ей не хочется выходить замуж за Клея. Конечно же, конечно! Но пройдет еще много времени — дни, редели, месяцы — пока прекратятся «долгие дожди» и жара, пока настанет время ее свадьбы, и задумываться о ней еще не стоило. Сейчас достаточно откинуться назад и расслабиться, радоваться привязанности Клея и сносить жару.
Последнее иногда давалось с трудом; ну, а что до Клея, решила Геро, то лучшего мужа выбрать она не могла, он всегда был внимательным, любезным, но, как с облегчением она обнаружила, не считал, что помолвка позволяет ему нескромные выражения привязанности. Она знала, что не смогла бы вывести поцелуев и объятий как само собой разумеющихся, да и вообще, она всегда инстинктивно уклонялась от подобных демонстраций. Ее утешало и успокаивало, что будущий муж разделяет ее взгляды и не принадлежит к тем романтичным джентльменам, так часто встречающимся под обложкой романов, которые вечно прижимают возлюбленных к своей мужественной груди и душат страстными поцелуями.
Случайные поцелуи Клея отдавали больше привязанностью и почтением, чем страстью, и он вежливо запечатлевал их на ее руке или щеке, а не на губах. Это предвещало в будущем их совместное счастье. Геро радовалась, что она и Клейтон благоразумны, хладнокровны, предусмотрительны, и это самое главное для них. Не то, что бедная дурочка Кресси, оказавшаяся печальным примером неразумности позволять чувству возобладать над здравым смыслом!
Кресси, очевидно, сдуру влюбилась в Дэниэла Ларримора, не подумав, что когда первый пыл увлечения пройдет, она непременно обнаружит, что у английского моряка очень мало с ней общего, что он вряд ли сможет предложить ей что-то, кроме неустроенной, неуютной жизни, полной расставаний и временных пристанищ в иностранных портах. Геро искренно жалела свою юную кузину, но глядя на нее, слушая болтовню Оливии, невольно радовалась, что ее увлечение не привело к браку. И что было б замечательно, если б «Нарцисс» не возвращался, пока все Холлисы не уедут!
Она не могла знать, что меньше, чем через сутки отдала бы многое, лишь бы увидеть «Нарцисс» на якоре в гавани и Дэна Ларримора идущим по городу со своими матросами. Потому что на рассвете появились дау. Темные суда с высокими носами мало отличались от тех, что плавали вдоль побережья Африки за семь веков до Рождества Христова, возили рабов, слоновую кость и эолото из легендарной страны Офир.