Он хрипло засмеялся с ноткой горечи. Геро спросила:
— А Зора?
Клейтон поднял голову, лицо его исказилось смущенной гримасой.
— Я думал, она… обычная проститутка, ничем не отличается от остальных, только привлекательнее. И ничего не будет иметь против, если получит за это деньги. Мне и в голову не приходило… откуда я мог знать? Геро, клянусь, тут я не замышлял ничего дурного. По-настоящему дурного. Думал, Фрост разозлится, если она проведет несколько дней со мной, и все тут. Он всегда раздражал меня… вел себя так, будто нет ничего дурного в работорговле, контрабанде, распутстве, если делать это открыто, а Заниматься этим тайком — низко и подла Неправда! Хвастовство тут ничего не улучшает. А скрытность не ухудшает.
— И не оправдывает, — сказала Геро.
— Я не оправдываюсь. Просто объясняю, как дошел до этого и почему. Видит Бог, я не горжусь этим, и если б мог скрыть это от тебя, то скрыл бы. Однако с Зорой… тут повинна и ты. Твоя неприступность! Может, ты не моего типа, но все же очень привлекательна, а я не мумия и не кусок льда. Ты не представляешь, каково это было — не сметь поцеловать тебя, коснуться пальцем из страха, что ты убежишь, и у нас все расстроится… Поверь, это был ад! Сдерживаться, притворяться добродетельным и постоянно желать повалить тебя и показать, что к чему. Иногда после целомудренного вечера с тобой и единственного робкого поцелуя в щечку, я тайком уходил из дома и брал женщину с базара Лал. Иначе бы с ума сошел. И если бы ты не довела меня до такого состояния, то поверь, я не стал бы связываться с Зорой.
— Нет, Клей! Нет… — прошептала Геро, словно умоляя его., или себя.
Но Клейтон не слушал ее.
— А что до остального, деньги сами просились в руки, не возьми их я, взял бы кто-то другой. Можешь сколько угодно сентиментальничать и негодовать, но я причинил гораздо меньше зла, торгуя схваченными неграми, чем люди вроде Дэна Ларримора, тратящие годы жизни на их освобождение. Буквально тысячи несчастных чернокожих утоплены в море или брошены на берегу умирать от голода и жажды капитанами работорговых судов, когда их преследовали англичане, и они боялись попасться с поличным. А я лишь покупал их по одной цене у подлого работорговца, а потом продавал за более высокую богачам, которые обеспечат их едой, одеждой, жильем — и притом будут обращаться с ними намного лучше, чем со многими белыми служанками обращаются в Бостоне! Ты и сама так смотришь на эти вещи.
Он встал, потянулся и расправил плечи, словно сбросил тяжелое бремя.
— Ну, кажется, теперь ты знаешь обо мне все, и, может, это к лучшему. Так нам будет легче сделать наш брак удачным.
— Клей, но ведь я не собираюсь выходить за тебя, — спокойно сказала Геро.
— У тебя нет выбора, дорогая. А поскольку в том, что случилось с тобой виноват главным образом я, у меня — тоже. Если мы немедленно поженимся, и у тебя будет ребенок, его сочтут моим, даже если он будет не мой. Это самое малое, что я могу для тебя сделать. И самое малое, что ты можешь сделать для… Ну, для всех нас. Тебе это понятно, не так ли?
Геро молчала так долго, что Клейтону показалось — она не поняла его, и он сказал еще более настойчиво:
— Нам никак нельзя допускать скандала. Он затронет не только нас, но и моего отчима, и маму, и Кресси. Холлис-Хилл еще кое-что символизирует, тебе нельзя возвращаться туда с ребенком без отца или даже с якобы преждевременно родившимся, Нельзя думать только о себе. Однако я даю слово, что сделаю все возможное, дабы защитить тебя и помириться с тобой.
Геро медленно поднялась, подошла к окну, отодвинула штору, поглядела на темный сад и городские огни. Потом сказала:
— Наверно, нет… я… я подумаю об этом.
— Не раздумывай слишком долго. И постарайся не особенно винить меня.
— Я тебя не виню. Знаю, что виновата сама. Потому что была слепой и самонадеянной, слишком уверенной, что всегда во всем права. Не понимала, что люди совершают поступки так, как их влечет к этому какая-то внутренняя склонность, и они слишком слабы, чтобы противиться… тому, над чем они не властны, наследственности или дурному воспитанию. Или чрезмерным аппетитам, требующим удовлетворения. Я… не понимала этого… раньше. Ты не мог устоять перед женщинами или возможностью легко добыть деньги, а я не могла удержаться от вмешательства в чужие дела и причинила много зла, потому что не сомневалась в своей правоте и… и, наверно, любила считать себя лучшей, более проникнутой общественным сознанием, более нетерпимой к несправедливости, чем другие люди. Джошуа Крейн был прав, надо начинать с себя. Я сочла это эгоистичным, но он сказал, что это разумно, и, пожалуй, так оно и есть.