Дом принадлежащий двоюродному брату султана, стоял возле невысоких коралловых утесов, фасадом к островку Тумбату, расположенному неподалеку от берега в длинной, извилистой бухте севернее Мкокотони. От постоянных ветров его закрывала пальмовая роща, и место было тихим. Рори, хотя никогда особо не жаждал покоя, с удивлением обнаружил, что перспектива провести здесь в одиночестве и праздности несколько недель, а то и месяцев, только есть, спать и купаться или лежа на спине, глядеть в небо, отнюдь не кажется ему неприятной. Старею, должно быть, подумал он и расстроился при этой мысли.
Присланный Маджидом проводник вечером уехал обратно в город, и потянулись долгие, спокойные дни. Наступило и прошло Рождество, а белый берег, тянущийся под низкими коралловыми утесами, оставался все таким же пустым. За островком Тумбату иногда показывались то какая-нибудь дау, то «Нарцисс», патрулирующий побережье в поисках «Фурии», проверяющий, не скрывается ли она где-нибудь в маленькой бухте, глубокой речке или за островом. Но в узкий пролив между Тумбату и Занзибаром заходил лишь рыбацкий каяк, принад лежащий рыбакам, живущим в деревушке среди пальм, панданусов и казуарин, окаймляющих коралловые пляжи.
Впервые за двадцать лет Рори оказался в полнейшей праздности, и эта жизнь, как ни парадоксально, была одновременно и спокойной и тревожной.
Приятно было лежать голым на пустынном пляже в тени пальм Наблюдая, как песчаные крабы снуют среди выброшенных на берег водорослей, слушая плеск воли о песок и выветренные скалы. Плавать в прохладной воде над многоцветным подводным миром, где косяки рыб проплывают между разветвлениями кораллов, а его собственная тень следует за ним на глубине трех морских саженей по рифам, скалам и белым полоскам песка. Гулять в пальмовой роще или сидеть на плоской крыше дома, глядя, как солнце опускается за холмы Африки, или как в далеких тучах сверкают молнии.
Иногда стояла влажная жара, листья пальм вяло повисали в сыром воздухе, птицы неподвижно сидели в тени, приоткрыв клювы, а море напоминало расплавленный металл. Иногда. Рори просыпался от стука дождя по крыше и находил мир затянутым дымкой, заслоненным косыми серебристо-серыми струями и вновь приятно прохладным. Иногда над островом раскатывал-сягром, дул штормовой ветер, пальмы ходили ходуном, будто метлы на шабаше ведьм, а море бушевало, разбиваясь об утесы белой пеной.
Шторм кончался, на безоблачном небе появлялось солнце, снова становилось тихо и жарко, и ничто не напоминало о недавней непогоде, кроме разбросанных кокосов, сорванных пальмовых листьев, нескольких сломанных деревьев и дохлых мотыльков…
Однажды вечером, сидя на низком парапете крыши и глядя, как в зеленом озере неба тускло вспыхивают звезды, Рори поймал себя на том, что вспоминает прошедшую жизнь с таким чувством, будто в последний раз листает страницы знакомой книги, которая вскоре будет закрыта и отложена навсегда. Словно старик, оглядывающийся с тоской и бесстрастием на минувшие дни, ни о чем не забывая, ни о чем не жалея — кроме их невозвратности.
— Рори не понимал, откуда у него такое сильное ощущение, будто он дошел до конца длинной дороги; может, оттого, что Бэтти с Маджидом правы, говоря, что на сей раз он зашел слишком далеко. Теперь ему опасно находиться на Занзибаре и султанских территориях. И все же дело не может заключаться только в этом, «Нарцисс» не останется в гавани навсегда, британский консул отправится в Англию, где получит новое назначение. Дэн Ларримор тоже отслужил в тропиках больше положенного срока, так что скрываться придется от силы несколько месяцев, а когда полковник с Дэном уедут, можно будет спокойно вернуться и жить прежней жизнью. Но совершенно неожиданно Рори понял, что ктой жизни не вернется. Книга эта дочитана и закрыта.
Есть другие моря, другие острова, другие прекрасные неисследованные земли. Но Рори вновь ощутил, что это время уходит. Власть, принявшая облик кислолицей женщины в черном бомбазиновом платье и коммерсанта с мощной челюстью, холодными глазами и золотой цепочкой на брюхе, стремится с неослабевающей быстротой преображать и эксплуатировать дикие уголки мира, вести их во имя Прогресса к однообразию, к стандарту бездушной, стерильной, алчной усредненности. Тетя Лаура и дядя Генри идут вперед, поэтому землю унаследуют их потомки.
Глядя, как звезды одна за другой вспыхивают в темнеющем над гладью моря небе, Рори слышал в тишине слабый, назойливый стук далекого барабана, и эти удары казались ему шагами Прогресса, безжалостно шествующего вперед, неся с собой ломку: уничтожение старой дикости и создание вместо нее новой, гораздо худшей.