Однако жару и вонь, испорченную еду и недостаток воды, неподвижность и скуку долго тянущихся часов Рори воспринимал как обычные в его положении неудобства и относился к ним философски. Они были ему не в новинку, все их он так или иначе уже испытывал раньше. Единственно, чего Рори не предвидел, и что невыносимо раздражало его, было полное отсутствие новостей. Он не мог добиться ответов на свои вопросы и не знал, что делается в городе, распространяется ли холера или остановлена. И слышно ли что-нибудь о прибытии «Баклана».
«Фурия» должна уже достичь Сейшельских островов; в Доме с дельфинами, наверно, остались только сторож да горсточка пожилых слуг, живут они там очень долго и вряд ли захотят покидать его, будут с надеждой ждать возвращения хозяина. Возможно, Амра возвратится когда-нибудь и станет его владелицей. А может, Бэтти увезет ее в Англию, они поселятся в каком-нибудь мрачном, сером доме возле лондонской гавани, вид судов будет напоминать старику о прежних днях, а девочка забудет Занзибар, Зору и работорговца-изменника, бывшего ее отца.
После ясной, жаркой недели пассат пять дней гнал над островом гряды дождевых туч, и двор форта превратился в грязный пруд с квакающими лягушками и плавающим, словно обломки кораблекрушения мусором из канав. Пол и стены камеры Фроста повлажнели, но температура почти не изменилась. Сырость переносилась хуже сухой жары. Еца стала отдавать плесенью, в щелях между камнями буйно росли поганки, к москитам Прибавились стаи летучих муравьев.
Еще два дня, думал Фрост, глядя на дождевые струи, застилающие видимую часть двора. Если «Баклан» ничто це задержит, он должен прийти семнадцатого — необходимость принять на борт освобожденных рабов и конвоировать захваченные дау, неполадки в машинном отделении и болезнь членов команды. «Баклан» может появиться и через неделю, и через месяц, а если положение в городе не вызывает тревоги, Эдвардс вряд ли будет долго задерживать «Нарцисс» в гавани, отрывая его от патрулирования. Дэну придется вскоре отплыть, и он, видимо, возьмет на борт заключенного. «Баклан» увезет его отсюда или «Нарцисс» — произойдет это скоро. Через два дня или через три, или через четыре?
Но семнадцатое число наступило и прошло. Потом девятнадцатое, потом двадцатое. Ни Дэн, ни полковник не появлялись.
Дождь прекратился, с прояснившегося на время неба палило солнце, оно высушивало грязь, влагу и поднимало над городом вместе с паром отвратительную вонь. В смраде, заполнявшем камеру Рори, дурные запахи города не ощущались. Парень-недоумок не появлялся три дня, и никто не принял на себя его обязанностей. Лимбили, к которому Фрост обратился по этому поводу, оскалился в неприятной ухмылке и сделал невыполнимое, гнусное предложение. Рори мучительно захотелось двинуть кулаком по этой ухмыляющейся роже. Однако за спиной негра стоял немой нубиец, здоровенный, немигающий, настороженный, с пальцем на спусковом крючке старого ружья, из которого на таком расстоянии промахнуться не мог.
Неестественно маленькая голова нубийца говорила о недостатке сообразительности, но однажды усвоенная мысль засела в ней; и хотя ему сказали, что этот заключенный помещен сюда на время, и его надо будет передать белым живым-здоровым, Лимбили постарался внушить немому, что если белый выкажет намерение бежать или применить силу, в него нужно немедленно стрелять, только не в голову и не в сердце, это будет слишком быстрая и легкая смерть, притом можно и промахнуться. Живот представляет собой мишень получше.
Перспектива эта представлялась Лимбили приятной, но белый вел себя с огорчительной пассивностью, и даже самые изощренные оскорбления пока что не могли пробудить в нем гнев. Иногда казалось, что он либо слишком труслив, либо слишком хитер, чтобы выказать злость, однако подобное оскорбление несомненно заставило б любого нормального человека броситься в драку, не думая о последствиях.
Рори ясно видел отражение этих мыслей на его ухмыляющейся роже и был доволен, что не поддался внезапному бешеному порыву. Он давно понял, что Лимбили с радостью воспользуется любым предлогом убить его, не выпустить живым из форта.
Капитан расслабил руки. Он понимал, что сделав вид, будто не понял оскорбления, лишь заставит негра повторить его, и заставил себя широко улыбнуться, словно в одобрение грубой шутке. Обычно такая реакция погружала Лимбили в угрюмое молчание. Но в тот день она неожиданно привела его в ярость, он стал выкрикивать резким, хриплым голосом непристойные оскорбления, тощее тело его дрожало от ярости, глаза с желтыми белками выкатились.