Рори погладил нос кобылы и, взяв за веревку, повел животное по веранде мимо распахнутых дверей темных камер и трупа в углу зубчатой стены. Дверь в караульное помещение у ворот была открыта. Он остановился и после долгого колебания привязав лошадь к засову, вошел внутрь — и был вознагражден тем, что обнаружил кусок серовато-коричневой деревенской ткани, очевидно служивший простыней. Проведя торопливый обыск, Рори не обнаружил ничего другого, пригодного для маскировки. Но сойдет и простыня, нельзя быть особенно разборчивым, так как сейчас все его одеяние — это грязные, мокрые брюки явно европейского покроя.
Рори надеялся, что последний владелец простыни не умер от холеры. Идти на такой риск приходилось, и он не тратил времени на колебания. Быстро принявшись за дело, он оторвал длинную полосу ткани, потом обмотал ею голову и нижнюю часть лица на туарегский манер. Затем закатал штанины до колен и обвязал оставшуюся ткань вокруг пояса, так, что она закрывала его от талии до лодыжек, как у моряков с дау. В углу помещения стояла пара тяжелых кожаных сандалий, он с удовольствием присвоил их и, отвязав беспокойную кобылу, вышел с ней под падающий серой завесой дождь.
Внутрь форта ветер не проникал, дул он с северо-запада, поэтому стены и высокие городские дома задерживали его. Однако на открытом пространстве маскировочное одеяние Рори влажно захлопало его по ногам, послышался грохот прибоя.
Несмотря на дождь, у берега оказалось множество птиц, воздух был наполнен хлопаньем крыльев, пронзительными криками чаек и хриплым карканьем ссорящихся ворон. Кобыла всхрапнула и дернулась в сторону, когда с полдюжины бродячих собак пробежали мимо к пляжу, но людей на улицах было немного, судов в гавани еще меньше, запах мертвецкой, несмотря на дождь, проникал сквозь мокрую ткань, прикрывающую нос и рот Рори. Он с признательностью думал о Кивулими.
В саду Дома Тени — зелень и множество цветов, в бухте — чистый песок и прозрачная вода. Сторож, старый Дауд, преспокойно живет в своей пристройке, не боясь холеры, потому что до ближайшей деревни добрых две мили, и посещать ее нет нужды, покуда в саду и огороде есть фрукты и овощи, кокосовые орехи и маис, в море полно рыбы, а у Дауда — кур и коз.
Никто не станет искать там пропавшего заключенного, власти будут заняты более важными делами, чем судьба капитана Эмори Фроста. А через день-другой опознать мертвецов в форте, даже определить, был ли один из них белым, будет невозможно. Что до честного слова, то Рори не испытывал угрызений совести по этому поводу, так как побега не замышлял. Просто был покинут тюремщиками и ушел. Даже консул Ее Британского Величества на Занзибаре, черствый педант, вряд ли мог рассчитывать, что он останется в незапертой камере покинутого форта и уморит себя голодом! Правда, Рори подозревал, что Дэн Ларримор на его месте отправился бы в консульство, объяснил бы ситуацию и сдался.
Но ведь Дэн из породы честных дураков, подумал Рори. Формализма и высокопарности он терпеть не мог, но к Дэну давно питал некоторую симпатию. Гоняться за работорговцами в этих водах, где все против тебя, даже сами рабы воспринимают свою судьбу как непреложный закон природы и видят в своем избавителе сумасшедшего — задача неблагодарная. Награда за нее — жара, неудобства, удаленность от дома, тупое непонимание освобожденных и громкие обвинения в низких, эгоистичных мотивах со стороны представителей христианских государств, которым уж следует знать, что к чему.
Работа Дэна — отнюдь не синекура, и Рори мрачновато улыбнулся при мысли, сколько крови сам попортил лейтенанту. Он надеялся, что Дэн радуется краткой передышке, везя в Кейптаун мисс Крессаду Холлис и семьи европейцев.
Дождь заливал ему глаза, он приложил руку козырьком ко лбу, поглядел на гавань с немногочисленными судами, качающимися на якоре… И там — невероятно, немыслимо — находилась «Фурия».
Даже глядя издали сквозь косые струи дождя, в этом нельзя было усомниться. Он узнал бы ее с вдвое большего расстояния при любом освещении. Она не уплыла! Дэн с полковником обманули его! Или же… или же…
Он не стал додумывать эту мысль, а, ударив каблуками дрожащую кобылу, пустил ее галопом к ближайшей от шхуны точке берега.
Рори не помнил дня, когда район гавани был бы безлюден, на пляже не валялось мусора, а то и мертвого раба, сброшенного с дау. Но в тот день там нисто не прогуливался, и валялся не один мертвец, а двадцать — жертвы холеры, вместо похорон брошенные в ручей и вынесенные приливом на прибрежный песок. Берег был тих, пустынен, лишь чайки, вороны и бродячие собаки уничтожали мертвые тела.