— Как мы используем свои суда, — заявлял Барклай, — это наше дело.
Он перестал приглашать англичан в Холлис-Хилл, и те англичанки, которых Геро встречала позже, были учительницами музыки или хороших манер — чопорными тощими старыми девами или увядшими вдовами. Они не производили на нее впечатления, а учебники истории пробудили в ней глубокое отвращение к этой нации. Но судно, на котором она находилась теперь, очевидно, было британским (если судить по акценту капитана и мистера Поттера), и поскольку она обязана им жизнью, требовалось проявить должную степень благодарности. Однако, вспомнив светлые глаза капитана и его неуместный юмор, она усомнилась, что это будет легко.
Ей вспомнилось где-то прочитанное, что очень светлые глаза признак не заслуживающей доверия лживой и жестокой натуры. Она задумалась, действительно ли это так. Глаза Клейтона, не совсем темные, серы, как сланец или грозовая туча. А у английского капитана светлы, как талый снег, и столь же холодны. Ему определенно нельзя доверять.
Медленное покачивание пятнышек света на переборке каюты снова убаюкало Геро. Спала она беспокойно и с облегчением встретила восход солнца, а потом стук в дверь мистера Поттера, принесшего на подносе завтрак, сложенную стопкой одежду и жестянку горячей воды.
— Вам нужно будет умыться, — объявил мистер Поттер. — И вот ваша одежонка. Я, хоть и не положено хвалить свою работу, привел ее в порядок, как следует. Только, если хотите знать мое мнение, советую полежать в постели еще денек-другой. Глаз ваш жутко заплыл, и смотритесь вы, на мой взгляд, не ахти. На вашем месте я бы отлеживался.
Геро признательно поблагодарила его за одежду, но заверила, что самочувствие позволяет ей встать, и спросила, не окажет ли он ей еще одну любезность — передать капитану просьбу зайти к ней поговорить через полчаса.
— Хорошо, — ответил мистер Поттер. — Только вряд ли он сможет уделить вам время. У него жутко сколько работы.
— Передайте, что дело срочное, — решительно сказала Геро.
Мистер Поттер пожал плечами и, положив аккуратно сложенную одежду на край койки, удалился, предоставив Геро мыться, одеваться и есть скромный завтрак.
Девушка с удивлением обнаружила, что он действительно привел в порядок ее рваную одежду, хотя, не имея возможности подобрать сорванные с лифа пуговицы, заменил их яркими, пестрыми, очевидно, выбранными наобум из большой шкатулки. Но в стопке не было ни туфель, ни чулок, и Геро с ужасом поняла, что она, видимо, потеряла первые, изорвала вторые, значит, ей придется вернуться на «Нору Крейн» босиком.
Одевание оказалось весьма мучительным, не столько из-за синяков на теле, сколько из-за непослушных, исцарапанных рук. Но из борьбы с тесемками, пуговицами и кнопками она в конце концов вышла победительницей. Оставалась лишь масса спутанных каштановых волос, спадающих ниже талии и упорно противящихся ее усилиям привести их хотя бы в подобие порядка. В поисках гребня она открыла ближайший шкафчик — и увидела незнакомое, покрытое синяками лицо, от которого, испуганно охнув, отшатнулась.
Прошло не менее десяти секунд, прежде, чем Геро поняла, что смотрит на свое лицо, отраженное в прямоугольном зеркальце над пустой полкой. И поняв, уставилась на него в крайнем изумлении. Хоть она и знала, что лицо ее сильно избито, но не была готова к этому ошеломляющему зрелищу синяков или к тому, что рассеченная губа и опухшая челюсть в сочетании с неряшливой гривой жестких от морской соли, напоминающих Горгону, волос могут представлять такое уродство. В довершение некогда скромное траурное платье из черного поплина, с небольшим вырезом и лифом на пуговицах: выглядело так же неприлично, как избитое лицо и спутанные волосы. Дешевые, яркие, дурно подобранные пуговицы придавали ему цыганскую вульгарность, и она казалась… пьяной, драчливой шлюхой. Гарпией. Ведьмой!
Геро все еще продолжала глядеть на себя с ужасом и отвращением, когда стук в дверь напомнил ей, что мистер Поттер может принести арнику, холодные компрессы и набор простых пуговиц. Она торопливо повернулась, чтобы пригласить его. Однако на сей раз пришел не мистер Поттер, а законный владелец каюты.
Он стоял в проеме двери, под солнцем, освещающим его белокурую голову, и, оглядев гостью, внезапно разразился оскорбительным грубым смехом, уничтожив тем самым мгновенно навсегда то чувство благодарности, что она могла испытывать к нему.