Она резко умолкла, поняв, что в данных обстоятельствах это замечание вряд ли уместно.
Очень странно, подумала мадам Тиссо, и очень удивительно… Можно ли по-настоящему понять других людей? Или даже себя…
И почти тут же сказала:
— Скоро все кончится. Думаю, нам лучше не говорить об этом Оливии — и вообще никому. Правда?
— Правда, — согласилась Геро. И заплакала, слезы медленно катились из-под опущенных век и струились по лицу на подушку.
Тереза оказалась права, сказав, что все скоро кончится. Геро промучилась еще чуть больше часа; ей пришлось провести в комнате два дня, а потом выйти, потому что детей становилось все больше, и требовалась каждая пара женских рук. Вскоре-она была вынуждена признать, что дом уже больше детей не вмещает, однако несколько сердобольных людей в городе предложили свои дома, и около четырехсот малышей имело кров и пищу.
Вестей от дяди Ната или Клейтона не было, и Геро понимала, что им будет нелегко простить ее за уход с Рори Фростом. Но они прислали кое-что более важное: деньги, продукты и одежду. Маджид из своего уединения, куда удалился в надежде избежать болезни, опустошающей его остров, прислал в Дом с дельфинами посильную помощь, поздравление Рори с побегом и благодарность мисс Холлис с ее помощницами за благотворительность.
Чоле тоже прислала фрукты, овощи и зерно; но не передала ни словечка; прощать обиду было не в ее натуре, и она не переставала считать «чужеземцев» виновниками поражения Баргаша и крушения всех ее надежд. Новости приносили главным образом доктор Кили и Тереза, способные добывать их где угодно. Последняя сообщила Геро, что в доме ее дяди от холеры умерло двое слуг — Фаттума и ее напарник в преступлениях, Бофаби. Оба нашли вполне заслуженный конец, покинув сравнительно безопасное консульство ради фермы, где садовник нещадно заставлял трудиться рабов, купленных на деньги Геро, и там заразясь.
Миллисент Кили наконец поправилась и теперь почти целыми днями работала в Доме с дельфинами. Полковник Эдвардс не только поставлял свежие овощи со своего огорода, но и купил стадо коз, их доили под его собственным наблюдением, а потом отправляли молоко личной Геро. «У этой девушки сильный дух», — объявил полковник, и все признали, что в его устах это высшая похвала.
Он молча воспринял тот факт, что капитан Фрост снова на свободе и открыто живет в Доме с дельфинами. Да и бессмысленно было пытаться арестовать его снова, пока холера свирепствует в городе. Полковник это хорошо понимал. Он даже несколько раз — по необходимости — разговаривал с капитаном и однажды заметил в разговоре с Оливией Кредуэлл, что этот человек не может быть столь плохим, как считают, и, видимо, кое-что можно сказать в его защиту, хотя и прискорбно мало.
Времени достаточно, думал Эдвардс, чтобы решить, как поступить с Фростом, когда кончится эпидемия, если, конечно, оба ее переживут, потому что болезнь не идет на спад. Она по-прежнему находит жертвы по всему Занзибару, в деревушках и в городах, в домах, лачугах и дворцах, на дау и кораблях султанского флота. Ей никто не видел конца — и уж полковник определенно. Оставалось только ждать и надеяться. И молиться.
Кто-то из детей в Доме с дельфинами, разумеется, умирал. Но смертей было гораздо меньше, чем боялся доктор Кили, да и то главном образом от предыдущей заброшенности и голода. Холера унесла всего пятерых; и хотя дом, сад, двор, веранды, надворные постройки и даже крыша были так забиты детьми, что не протиснуться, заразилось ею только девять детей, четверо из них поправились. И зараза не распространилась…
— Это чудо! — объявила Оливия.
— Это милость Божьей Матери, она услышала наши молитвы и сжалилась над детьми, — сказала Тереза.
— На этом доме наверняка рука Аллаха и милость Пророка! — сказал Ралуб. — Хвала Всевышнему!
Шли теплые дни, дул пассат, но удушливая, влажная жара не прекращалась. В ясные дни, когда с безоблачного неба сияло солнце, температура так подскакивала, что даже к стенам Дома с дельфинами становилось горячо прикоснуться. Но для Геро хуже всего были ясные ночи, дождь все же заглушал другие звуки, и в его равномерном стучании был какой-то успокаивающий ритм. Однако светлыми ночами, когда луна высоко поднималась, а ветер утихал, каждый звук резко раздавался в тишине, и сквозь беспрестанный шум беспокойных детей она слышала лай бродячих собак, дерущихся из-за трупов, гниющих в Назимодо — том ужасном клочке земли, куда бедняки Занзибара с незапамятных времен свозили дохлых животных, чтобы не хоронить их, а теперь и своих покойников. Этот звук постоянно напоминал, что враг не исчез, что он может еще ворваться в дом и всех уничтожить.