Дэниэл Ларримор хорошо знал прибрежные воды между Лоренсу-Маркиш и Могадишо, поскольку большую часть последних пяти лет провел, участвуя в неблагодарной задаче по пресечению восточно-африканской работорговли. В последнее время она очень разрослась, сократившись на западном побережье, где более строгое инспектирование, усиление западно-африканской и кейптаунской эскадр превратили вывоз рабов в невыгодное и опасное занятие. Слухи об укрытой бухте доходили до Ларримора, но не подтверждались, и с неделю назад он готов был отмахнуться от них, как от досужих выдумок. Однако в прошлый четверг, когда корабль загружался в порту Занзибара водой и свежим провиантом, один из принадлежащих арабу-подрядчику чернокожих рабов, что носили на борт корзины с фруктами и свежими овощами, украдкой подергал лейтенанта за рукав и прошептал весьма любопытное сообщение.
Из его слов следовало, что укрытая бухта не миф, а надежное тайное убежище, хорошо известное работорговцам. Там можно без опаски погрузить на борт невольников, укрыться во время шторма или штиля, спрятаться при вести о приближении патрульных кораблей. Более того, в ближайший вторник с наступлением темноты Оттуда должна была выйти с запретным грузом пользующаяся дурной славой английская шхуна и отправиться в неизвестном направлении.
Сообщение было подробным и обстоятельным, только негр не стал говорить об источнике сведений, а при настоятельном требовании испугался и попятился, бормоча, что не понимает слов белого человека.
Лейтенант Ларримор колебался, верить ему или нет. Однако сообщение негра не только подтверждало прежние слухи, но и объясняло, каким образом суда, уходившие к западу от преследования, ухитрялись скрываться в темноте, хотя скорость их под парусами наверняка уступала скорости шлюпа. Действия на основе этих сведений в любом случае не могли принести вреда. «Нарцисс» развел пары, покинул на следующий день порт и направился к северу. Ларримор объявил, что следует в Момбасу.
Когда Занзибар скрылся из виду, лейтенант изменил курс и, повернув на юг, держался так близко к берегу, как позволяли рифы. Теперь, поздно вечером его корабль, Покачиваясь на легкой зыби, ритмично бьющейся о темный берег, стоял в засаде; огни были погашены, пары полностью разведены. За едва видным разрывом в длинной неровной полосе коралловых скал и черных джунглей велось постоянное наблюдение.
Погода уже много дней стояла безветренная. Но около часа назад с восходом луны поднялся ветерок, постепенно усилился, разогнал тучу гудящих, жалящих москитов и принес с берега дурной запах, смрадный, тошнотворный, отвратительный.
— Тьфу! — пробормотал рулевой, морщась от омерэения. — Смердит, как прорванная канализация. Видать, набил полный трюм негров, и половина уже померла. Казалось бы, у владельцев дау должно хватать ума не губить половину своего товара.
— Это не дау, — угрюмо ответил лейтенант Ларримор, — Если мои сведения верны, тут птица покрупнее. Смотри…
Работорговое судно медленно двигалось по невидимому проходу. Наконец луна осветила его полностью, и оно предстало уже не темным бесформенным силуэтом, а серебристым видением, медленно идущим по узкому проливу, подняв кливер и фок и промеряя глубину воды лотом.
— Шхуна! — воскликнул рулевой. — Неужто… не может быть… Ей-Богу, сэр, она! Гляньте на форму кливера — провалиться мне на месте, если это не «Фурия»!
— Значит, тот негр был прав, — сквозь зубы произнес лейтенант. — Это Фрост. Наконец-то мы накрыли его с поличным.
И, повернувшись, крикнул:
— Поднять якорь! Убрать передние паруса! Полный вперед!
Грохот якорной цепи заглушил медленный плеск прибоя, замерцали в лунном свете свертываемые паруса, в синеву ночи поднялись искры и дым, по воде за-шлепали плицы.
Увидели корабль со шхуны слишком поздно. Едва выйдя из узкого прохода, шхуна не могла ни остановиться, ни повернуть обратно, ей оставалось лишь прибавить парусов и двигаться вперед. Благополучно миновав отмель, она понеслась под крепчающим ветром, кренясь на левый борт, за ней среди пляшущих волн тянулась мерцающей дорожкой длинная полоса пены.
На мачте шхуны взвился и затрепетал флаг, но чей, в свете полумесяца разобрать было трудно. Потом мичман, поглядев в подзорную трубу, объявил:
— Американский, сэр.
— Так-так, черт возьми, — проворчал лейтенант, — Эта уловка могла бы пройти с западной эскадрой, но со мной не пройдет. У этого мерзавца нет ничего американского, кроме наглости. Бейтс, пугни его ядром поверх мачт.